Валентина Ad - Настоящее - Прошлое - ... (СИ)

Подруга прятала глаза, задавая этот вопрос, она однозначно чувствовала себя виноватой.

- Что за глупые вопросы? Иди, куда тебе нужно. Тем более ты меня уже накормила, а с гигиеническими ежедневными процедурами я, пока, сама справляюсь.

- Ты уверена? – хотя на лице подруги уже появилась чуть заметная улыбка и облегчение, она не могла не уточнить. – Если я тебе нужно, я обязательно останусь.

- Не стоит жертвовать своей жизнью ради моей. Хотя моей – это слишком сильно сказано. Думаю, тебе еще представится возможность со мной понянчиться… а пока… можешь смело заниматься собой.

Вскоре я осталась в гордом одиночестве. В голове вновь всплывали вчерашние разговоры Томы и Феди, но я так и не смогла найти никакого логического объяснения, кроме – Тамара, наверное, беременна. Поэтому они не хотят меня травмировать, ведь я так и не смогла стать матерью для своих малышей. Да, точно. Так очень даже логичным становится их следующий разговор.

Копаясь в собственной голове, мне практически удалось позабыть о боли, которая меня не покидала уже никогда. Вернуться с небес на землю, заставила резко подступившая тошнота.

Я едва успела добежать до туалета, когда меня начало полоскать.

Весь вкусный завтрак – коту под хвост.

От физического бессилия. От душевной боли. От безысходности и обреченности, мне вновь стало себя жалко.

- Мамочка, папочка, я так вам завидую…

Обняв белоснежного друга, я вновь расплакалась.

Я вспомнила, как мне было больно, когда я узнала, что мои родители погибли. Я плакала и проклинала все и всех, за то, что отняли их у меня. Сейчас-же, спустя годы, я им завидую. Завидую самой белой завистью. Они ушли быстро и, возможно, безболезненно. Да даже если они и почувствовали резкую боль, это было мгновение, и вечный покой…

Мне же судьба уготовила вот такой конец – мучительный и долгий.

Кое-как, спустя мысленную исповедь и казнь, я нашла в себе силы покинуть туалет.

Вернувшись в комнату, которая по всей видимости и станет моей усыпальницей, я вновь влезла на кровать. Сознательно отказавшись от просмотра телевизора, я сжалась, скрутилась, съежилась в малюсенький комочек и уснула.

Мне вновь приснился сон в котором я падала…

* * * * *

Приблизительно в таком режиме прошел месяц.

Большее количество времени я спала. Изредка меня выгуливали, как собачонку, поочередно – Тома – Федор, Федор – Тома. Практически каждый день блевала, и с каждым днем чувствовала себя слабее.

Спасибо доктору. Павел Олегович не обманул, он каждый Божий день радовал меня своим присутствием. Живое общение посещало меня вместе с Павлом Олеговичем.

Вечно занятый Федор и ежедневно контролировавшая ремонт в своей квартире Тома, большее количество времени проводили где угодно, только не дома. Они избегали меня. Возможно, им больно на меня смотреть. Возможно, у них действительно очень важные дела. В любом случае, не за что было на них обижаться – вымыта, одета, накормлена, выгуляна. Их вина была лишь в том, что они слишком меня любили, а поэтому им приходилось страдать ежедневно глядя на то, что от меня осталось.

- Павел Олегович, скажите, только честно. Долго мне еще мучиться?

- Александра, извините меня, конечно, но не стоит задавать глупые вопросы, чтобы не получить – глупые ответы.

- А почему вы считаете мой вопрос глупым? Он вполне естественен.

- Он не естественен в вашем возрасте. Вы проживете долгую, а главное – счастливую, жизнь.

Хотя я прекрасно понимала, что доктор мне нагло врет, но мне так нравилось это слышать.

- А мне почему-то в последнее время кажется, что моя «счастливая жизнь» уже в прошлом.

- Да вы еще не жили, чтобы говорить о подобном. Все у вас впереди.

Безумная задышка и колики внутри всего организма, отчетливо давали понять, что доктор все же врет.

- Александра, вам плохо?

- А вот теперь, ваш вопрос звучит глупо – мне все время плохо.

Сквозь неимоверную боль, я рассмеялась.

- Ну ведь если вы смеетесь, значит, не так уж все и плохо. Правда ведь?

Это милое, доброе лицо Павла Олеговича, одно из немногих, которое я буду вспоминать даже на том свете. Оно излучает добро. Оно пропитано заботой и лаской. А его серые глаза… пожалуй это вторые серые глаза в моей жизни, которые вызывают во мне такие теплые чувства. Глядеть в них одно удовольствие, в них нет жалости и отчаяния, которые излучают взгляды Томы и Федора, они полны надежды и решимости.

Умирать совершенно не хочется, но…

В таком режиме заканчивался год. На улице все было укрыто белым покрывалом. Народ торопливо носился с елками. Пришло то время, когда кроме панорамы за окном и телевизора, я больше не могла себе ничего позволить.

Каждый раз, когда меня усаживали в инвалидное кресло, таская, как кусок д…., мне казалось, что с меня живьем сдирают кожу. Любое физическое прикосновение, доводило меня до истерики. Желая оградить себя хотя-бы от этой боли, я добровольно отказалась от улицы. Даже мой домашний путь с каждым днем становился все короче.

Со временем моя комната стала универсальной: кухня – ванная – туалет – спортзал. Без острой надобности я редко покидала стены своей крепости, но иногда, преодолевая саму себя, я двигалась в заданном направлении не без помощи ненавистных ходунков.

- Как ты думаешь, Шуруп действительно ничего не замечает?

«Разогнавшись» на кухню, я осторожно развернулась в другом направлении.

- Томочка, ей сейчас не до этого.

- Я понимаю, но ведь я заметно поправилась.

- А она заметно истощала, а поэтому до твоего внешнего вида ей точно нет дела.

- Ты так говоришь, словно я виновата в ее нынешнем положении. Мы ведь все равно ничего не можем с этим поделать, как-то помочь, повлиять на ситуацию. Мне безумно ее жаль, но ведь кто-то умирает, а кто-то рождается. Жизнь так устроена и так всегда было, есть и будет. Знаешь, мне даже иногда кажется, что у меня обязательно родится дочь, в которую вселится душа Шуры.

Мое измученное сердце набирало бешенный ритм. Стоять, я практически не могла, всем телом повисши на несчастных ходунках я вслушивалась в каждое слово.

Как Тома может говорить о подобном, мечтать? Как она смеет меня хоронить раньше времени, ведь никто не знает, сколько ему дано пусть не прожить, просуществовать? Как она может быть настолько жестокой? Хотя… Становится понятным – почему она так редко радовала меня своим обществом. Ну что ж, Бог ей судья.

- Как ты можешь так говорить?

- В смысле?

- Что ты себе присваиваешь все заслуги – у нас.

- Что у нас?

- Дочь родится у нас, а не у тебя. Боюсь без моего прямого участия, у тебя ничего бы не получилось.

- Подумаешь. Обидели мышку…

Дальше прозвучал смешок и звук поцелуя.