Анна Рожкова - Шалость: сборник рассказов о любви

С момента своего рождения Стасик не спал. Вернее, не спала я. Он спал, но исключительно на руках или в коляске, непременно движущейся. До шести месяцев бессонные ночи списывались на животик, после – на режущиеся зубки. Рассвет часто заставал меня в кресле со спящим младенцем на руках. За девять месяцев жизни Стаса я из цветущей, привлекательной женщины превратилась в бесполое существо с красными глазами и сальным хвостиком на голове. Сын рос и поправлялся, я хирела и худела. Когда-то я свысока, с легким презрением смотрела на затурканных, замученных мамаш с облупившимся лаком на ногтях. Со мной такого не случится никогда. Святая наивность.

Брак трещал по швам. Помощи ждать неоткуда, с матерью и ее очередным мужем супруг не общался, своих родителей давно похоронила. Квартира – в ипотеке, поэтому на няню денег нет, едва хватает на самое необходимое. Выходных я ждала как манну небесную. Вручала мужу орущего Стасика и засыпала, не успев коснуться головой подушки. Если Андрея вызывали на выходных на работу, у меня начиналась истерика. Мужа я понимала и не винила. Кому понравится плаксивое существо с глазами на мокром месте? Андрей мрачнел и замыкался в себе. Я плакала ночи напролет, укачивая Стасика. Никогда не верила ни в Бога, ни в черта. Теперь не знала каким богам молиться. Да что там богам? Я готова была продать душу дьяволу за один день отдыха. Только нужна ли она ему, моя жалкая душонка? Сильно сомневаюсь. Еще я часто вспоминала добрую, всепрощающую маму. Почему? Но почему она покинула меня так скоро? Именно в тот момент, когда мне так необходима ее помощь.

Подруга посоветовала обратиться к колдунье. Якобы она и порчу снимает, и сглаз отливает, и любимых возвращает. Ну-ну. Настроена я была скептически, но все-таки позвонила и пошла, благо идти недалеко. Типичная "хрущевка" с загаженным подъездом, воняющим мочой и кошками. Обитая дерматином дверь и дребезжащий звонок не прибавили мне веры в магические силы так называемой "колдуньи". Открыла дряхлая, сгорбленная старуха.

– Проходи, дочка, проходи, – прошамкала она беззубым ртом. Преодолевая брезгливость, последовала в захламленную комнату. Колдунья согнала с дивана вальяжно развалившуюся кошку, и пригласила сесть. Меня затошнило. Крепко прижимая к себе Стасика, опустилась на самый краешек.

– Принесла, давай, – бабка протянула дрожащую руку со скрюченными пальцами.

Я полезла в пакет, достала заранее заготовленную булку черного хлеба, церковную свечку, сырое яйцо. Старуха водрузила это все на тарелку, воткнула свечку в хлеб, зажгла, долго что-то шепелявила. Водила яйцом по ладоням. Потом разбила его в миску. Продемонстрировала содержимое.

– Видишь сгустки крови. Это на тебе сглаз, сильный сглаз. Приходи завтра в это же время, – вынесла вердикт колдунья.

– И долго это лечить? – с сарказмом спросила я.

– Не знаю, дочка, не знаю. Когда яйцо совсем чистым будет. Значит сглаза больше нет, – ответила старуха, ловко сграбастав деньги. Причем немалые.

Везя домой хныкающего Стасика, ругала на чем свет стоит и себя, и подругу. Да чтоб я и завтра поперлась к этой ведунье, держите карман шире. Но подруга вразумила:

– Дура ты, Наташка. Она, правда, колдунья сильная. На работе у нас одной мужа домой вернула. Вот так.

Кажется, я дошла до ручки. Стасик не спал всю ночь и капризничал все утро. Днем я не смогла его укачать даже на руках. Напевая колыбельную, скользила по квартире. Очнулась у распахнутого окна. Двенадцатый этаж. Голова закружилась. Дрожащими руками закрыла раму. Затянула на голове традиционный хвостик, влезла в кроссовки, пуховик, собрала Стасика и поплелась к колдунье.

Через неделю "сеансов" и существенной бреши в итак скудном бюджете, яйцо, слава Богам, очистилось.

– Ну, дочка, помощь придет, откуда ее и не ждешь, – напророчила бабка, закрывая за нами дверь.

Прошла неделя. Сижу, как дура, жду. Терпение на исходе. Так и подмывает пойти к колдунье и потребовать вернуть потраченные впустую деньги. Хотя, сама ж носила, добровольно. Кроме себя винить некого.

Первые лучи солнца застали меня в кресле. Проревела над спящим сыном всю ночь. С трудом выползла из кресла, я разминала затекшие члены, когда раздался звонок в дверь. "Кого там принесла нелегкая?"

На пороге стояла маленькая, сухонькая старушка в повязанном под подбородком платочке. Линялый плащ неопределенного цвета, в руках котомка.

– Вам кого? – недружелюбно спросила я, автоматически качая орущего младенца.

– Я – к вам. А кто это у нас такой? – старушка улыбнулась и, о чудо, Стасик заулыбался в ответ и потянул к ней ручонки. – Где у вас ванная? – Старушка бросила в прихожей котомку и уже вешала на крючок плащ.

Я молча указала пальцем на дверь, уже перестав удивляться и смирившись с неизбежным. Хуже все равно не будет, потому как хуже уже некуда.

– Меня, кстати, баба Маша зовут, – представилась пожилая женщина, ловко подхватывая Стаса, ощерившего щербатый ротик. – Ты иди, поспи, замучилась ведь.

Я безропотно двинулась в спальню, повалилась на кровать и провалилась в сон. Проснулась почти через три часа. "О, Боже, где сын? Я оставила ребенка на попеченье незнакомой женщины". Но испугаться по-настоящему не получилось. Навалилось безразличие и апатия. Полежав еще минут пятнадцать, я выползла из комнаты. В коридоре пахло чудесно, чем-то съедобным. У меня даже слюнки потекли. На готовку времени совсем не оставалось. Жили на подножном корму. Все время целиком и полностью посвящалось Стасику.

На столе – горка желтых блинов, истекающих маслом и исходящих ароматным паром. Довольный Стасик восседает в своем стульчике, как божок на троне, и изо всех силенок стучит ложкой по столу.

– Ты, садись, покушай, голуба, Стасик поел уже, – баба Маша суетилась возле плиты, выливая половником тесто на сковороду. Я села на стул и крепко зажмурилась. "Сейчас я проснусь". Но, к моему облегчению, ни баба Маша, ни, главное, блины, никуда не исчезли. Окуная жирные конвертики в густую сметану, вполуха слушала объяснения бабы Маши.

– Я из деревни приехала. Мне твоя мать-покойница адрес дала, на случай если шо понадобится в первопрестольной. Эх, хорошая была баба, да померла рано.

Я наворачивала блины и, внимая "окающей" и "шокающей" бабе Маше, что-то бормочащей о цели своего визита, таяла, как масло на сковороде. Если не видеть лица, то иллюзия, что рядом сидит мама, будет полной.

Под вечер с работы пришел хмурый и усталый муж. Я заметила, как поползли наверх его брови при виде старушки.

– Вы, идите, сходите куда-нибудь. А я со Стасиком посижу, – предложила баба Маша.