Ольга Николаева - Будет так, как я хочу!

– Нет, Настюш, я абсолютно серьезен. – Это его «Настюш» звучало как приговор. Не оставляло никакой надежды. Настюшей отец называл меня только в случаях, когда о чем-то уговаривал, о чем-то очень важном и полезном, с его точки зрения, и совершенно гадком – с моей. С детства ненавидела это обращение.

– Пап, ну мы же в двадцать первом веке живем! Не в пятнадцатом! И в России, а не где-нибудь… не знаю… где еще так делают… – пыталась убедить его в глупости идеи, но слезы уже подступали, душили, не давали соображать…

– И сейчас так делают, и у нас.

– Тебе что, денег мало? Нужно увеличить состояние? Таким вот образом? Ты же говорил, что любишь меня! И что теперь?!! – злость придала сил. Я уже почти кричала на отца, а ведь раньше никогда не рисковала…

– Люблю. Потому и вынужден так сделать. – Он показался очень старым и уставшим. Как будто прямо сейчас, на глазах, несколько десятков лет прибавил. – И состояние мое тут ни при чем.

– Тогда я совсем ничего не понимаю…

– Поймешь потом. Сейчас бесполезно что-то объяснять. Просто прими как данность.

– А если я ему не понравлюсь? – в том, что этот Игорь мне по душе не придется, даже не сомневалась. Он был для меня априори монстром, козлом и уродом, каких земля еще не носила.

– Понравишься. Куда ему деваться?

– А что случилось-то, пап? Ты можешь мне нормально рассказать?

– Пока еще ничего, Настюш. – Опять это «Настюш». Резануло так, словно физическую боль причинил. – И лучше бы, чтобы не случилось.

– И вот с такими пояснениями ты хочешь отдать меня замуж за незнакомого человека? – как будто в бабушкином сериале снимаемся, честное слово… Говорила, а сама не верила, что в такой бредятине участвую.

– Я все тебе расскажу, постепенно. Пока что хватит и этой информации. Ложись спать, дочь. Утро вечера мудренее.

Спать он меня отправил… Интересно, сам-то верил, что я смогу сомкнуть глаза после таких новостей?

Не было сна, не было никаких ясных мыслей. Снова накрыли воспоминания, такие больные и такие сладкие…

***********

– Глебушка, пожалуйста, милый… Я больше так не могу! – сама не узнавала голос, которым его упрашивала. Устала уже от пытки ласками, которые доводили до сумасшествия, но так ни разу и не закончились тем, чем должны. Глеб знал каждую клеточку моего тела, не только на ощупь, но и на вкус – облизал, искусал, исцеловал не единожды. Я себе не позволяла таких откровенностей, многого стеснялась… Бывало, и глаза закрывала, когда руки и губы до него добирались. Вот рукам и губам было фиолетово на мою девичью скромность и стыд.

– Чего не можешь, маленькая?

– Если ты сейчас не доведешь начатое до конца, я просто свихнусь! – притянула его лицо к себе вплотную, так, что лбами стукнулись. – Ты разве не знаешь, что женщинам очень вредно ходить неудовлетворенными?!

– А ты разве женщина уже? – Гад несносный. Даже в такой ответственный момент умудрился пошутить.

– Твоими стараниями, так и останусь девочкой еще лет на десять! – Лежала, придавленная его весом. Жаль, что не стояла – могла бы хоть ногой притопнуть. – Ты долго еще собираешься тянуть?

– Ты так сильно уверена, что этого хочешь? – уже не шутил. Смотрел пристально. А в глазах заворачивалось нечто… Как будто страдавший от жажды путник родник впереди увидел… Кадык дернулся, Глеб тяжело сглотнул.

– Нет, блин! Просто так, поиграться сюда прихожу. Люблю, знаешь ли, чтобы меня завели почти до обморока, а потом домой отправили! – говорила сердито, а сама уже проваливалась в густую темноту его глаз. Что-то еще хотела выкрикнуть, речь-то заранее готовила, да вот забыла, потерялась…

– Настя. Я тебя хочу до одури. Темнеет перед глазами, как сильно хочу. – Он привстал на локтях, обнял мое лицо ладонями. Говорил и с трудом сглатывал, черты лица как будто заострились. – Но ты понимаешь, что назад дороги не будет?

– Я все понимаю! Прекрати мне зубы заговаривать, Глеб!

– Какая ж ты еще глупенькая у меня, Настя! – хриплый шепот ласкал не хуже, чем его обветренные губы.

– Какая есть. Другой уже не стану. И просить не стану больше, я тебя предупредила!

Глеб рассмеялся сипло. Пробормотал что-то на тему распущенной молодежи, а потом сорвался – с места в карьер.

Все, что до этого мне казалось безумием, померкло. Он доводил меня до самой грани, заставлял замирать в ожидании чуда, но разрядку не позволял. Отпускал ненадолго, заставляя хныкать и безвольно сжимать колени от отчаяния, и начинал игру по новой.

– А сейчас потерпи немного… – шепнул на ухо, когда уже было непонятно: сколько можно еще терпеть-то? Обхватил руками, обвил так, что я вся, от задницы до затылка, лежала на его руках, губы закрыл поцелуем, выпил дыхание. И вонзился. Дикая боль, как будто на раскаленную иглу насаживают. Я дернулась и замерла. Боялась пошевелиться. Боялась, что заору и его испугаю. Знала же, что так бывает. Но очень надеялась, что пронесет, и мой первый раз окажется сладким, как в самых розовых сопливых романах. Не пронесло. Мы лежали вдвоем, будто спаянные, и оба боялись дышать.

Боль начала потихоньку отступать. Становилась не такой острой. Я пошевельнулась и зашипела, словно ошпаренная.

– Тише, тише, маленькая… Не торопись никуда… – Резкое движение – и мы уже больше не спаяны. Снова боль, я зажмурилась, стиснула зубы, чтобы не закричать. Не таким я себе это волшебство представляла…

Через очень долгое время поняла, что лицо зацеловывают теплые нежные губы, собирают с щек влагу… Надо же, блин, расплакалась, а так хорохорилась, так настаивала… Потихоньку начала оттаивать в горячих объятиях, расслабилась.

– И что дальше? Будем еще пробовать? – рискнула посмотреть в глаза. Сумасшедшие от беспокойства.

– Умом тронулась? Куда тебе еще-то? – даже в этой ситуации он умудрился улыбнуться.

– Ну, тебе же, наверное, надо… – не смогла вслух высказать про разрядку.

– Мне уже ничего не нужно, Настя. Угомонись. Думал, свихнусь, пока ты тут лежала и дрожала.

– А как же… ты-то ведь можешь продолжать? С тобой ничего не случилось?

– Я похож на садиста, Насть?

– Нет. Нисколько… – Вздохнула, пытаясь устроиться поудобнее. Так, чтобы неприятные ощущения хоть как-то сгладить. – Прости, Глеб, пожалуйста… – погладила его по плечу.

– Это за что это, поясни?

– Ты ведь тоже переживаешь… А я так настаивала.

– Ну, теперь ты просто обязана выйти за меня замуж! Я ж такие муки принял…

– Конечно, обязана. А что ты думал, я просто так тебя соблазняла, что ли?

– У тебя отлично получилось. – Пристальный, очень взрослый взгляд. Поцелуй, почти целомудренный, в губы, потом в скулы, брови, глаза… Снова всю зацеловывал. – Спасибо тебе, малыш, за такой подарок. Ты, главное, не передумай.