Мария Манич - Сводная сестра для мажора

Под кроватью тоже пусто.

Трель наконец-то прекращается.

И я блаженно откидываюсь назад на подушку, прикрыв глаза.

Всю ночь я рисовала, поэтому даже сейчас в складках одеяла разбросаны смятые листы черновиков. Выходила по большей части ерунда. Поэтому я злилась, портила рисунок и выдирала бумагу из блокнота, комкая её в ладони. Просто вчера было настроение такое поганое после общения с Черновым и его очередным гениальным(читай – нет) планом. Даже думать не хочу о Мише.

Надеюсь, сегодня у него насыщенный планами день, и дома его не будет!

Подскакиваю на кровати, потому что мерзкий телефонный звук опять просачивается в уши.

Вздохнув, распахиваю шторы и принимаюсь искать свой мобильный заново.

У меня уходит на это несколько минут. Телефон, полностью разряженный, я нахожу под второй подушкой в кровати. Он смотрит на меня чёрным пустым экраном, а я непонимающе гляжу на него в ответ.

– Чернов! – шиплю сквозь зубы, отбрасывая бесполезный предмет обратно на одеяло.

Это его мобильник не даёт мне спать, разрываясь от непрекращающегося звона зацикленного будильника… в семь утра субботы!

Не знаю, как там можно спать, чтобы не ощущать его, даже если я слышу через слой бетона! Или пол в этом доме картонный?!

Раздраженно топнув босой ногой и посыпав на голову Мише проклятия облысения, я натягиваю на себя пижамные шорты. Собрав волосы в хвост и зевая, наперевес с тремя кружками, в которых плещется недопитый мной чай, шлепаю вниз на кухню.

Заснуть я больше не засну, но хоть завтрак приготовлю в одиночестве, в лучах скудного почти зимнего светила. В наших краях солнце в ноябре такой же редкий гость, как снег в Африке.

На самом деле я надеюсь, что шум миксера и работа кофемашины сделают пробуждение Чернова таким же приятным, как моё.

Я могла бы ворваться к нему в комнату и засунуть этот самый мобильный ему в… кхм… уж я бы нашла куда ему его засунуть! Но правило номер три или номер пять – что-то с утра я путаюсь в этих правилах – гласит: в комнату другого входить запрещено.

С раздражением засовываю капсулу в кофемашину и, почесывая одну ногу другой, разглядываю наш полупустой холодильник. Яйца или… яйца?

Удивительно, но на кухне трезвонящий телефон я не слышу. В какой-то момент мне кажется, что дома я совершенно одна. А идти и проверять на месте ли кроссовки Миши мне совсем не хочется.

Он вчера вечером куда-то ушёл, и вроде сквозь сон я слышала, как он вернулся, громыхая ключами в прихожей. Но мне могло показаться. Хотя какое мне дело до того, где сейчас Миша? За стенкой или у какой-нибудь инстаграмной девицы? Всё верно. Абсолютно никакого.

Именно поэтому все вчерашние смятые черновики украшает его татуировка.

Разбиваю яйца в миску и, взяв вилку, взбиваю их для пышного омлета. Включаю музыку в телевизоре и, прибавив громкости, начинаю пританцовывать, подвывая знакомым песням.

– Твою мать! Чё за фигня, Белова?

Сердце от неожиданности подпрыгивает к горлу. На секунду я испуганно застываю в дурацкой позе, в которой усиленно крутила попой, и выпрямляюсь, продолжая невозмутимо переворачивать свой омлет лопаткой.

– Семь тридцать утра, Катька! – рычит Чернов, вырубая телевизор и поворачиваясь ко мне как раз в тот момент, когда я смотрю на него через плечо.

Он в одних лишь боксерах, и его подкачанное тело желает мне доброго утра гораздо более дружелюбно, чем его хозяин. Чересчур дружелюбно.

Чувствую, как щеки покрываются красными пятнами смущения.

Чернов кладет руки на пояс, ещё больше привлекая моё внимание к тому, на что смотреть совсем не стоит. По крайней мере, так откровенно пялиться, как я это делаю те несколько секунд, которые пытаюсь заставить свой заторможенный от недосыпа мозг функционировать здраво.

Это же Миша! И меня совсем не волнует, что находится у него в трусах! Вот совсем! Будь там бейсбольная бита или корнишон. Только вот там совсем не корнишон…

Парень издает смешок, и это выводит меня из ступора.

– Правда что ли, Чернов? – выгибаю брови, стараясь не смотреть ниже его лица. – Семь тридцать? Всего-то? А я вот не сплю с шести пятидесяти! Представляешь?

Миша заспанный, с пропечатанной отметиной от подушки на щеке, которая совсем его не портит. У него красивое лицо, модельное такое. Его только и фотографировать, ну или рисовать. Лишь бы рот не открывал. Как откроет, так весь его флёр куда-то испаряется. Лично для меня… Для девчонок из универа не имеет значения, что несёт красивый, но поганый рот Чернова. Они только и мечтают о том, чтобы заткнуть его своим. Я буквально на днях слышала, как несколько третьекурсниц на перемене в туалетной кабинке обсуждали умения Миши, перечисляя его достоинства. Недостатков, по их мнению, у него нет совершенно. Просто они с ним не жили под одной крышей в течение полугода.

Чернов никогда не был паинькой, а как расстался со своей Милой-кобылой, так совсем слетел с катушек. Всё-таки любовь была? Ничто человеческое Чернову не чуждо?

– Твоё удобство меня не волнует, – морщится Миша после моих слов. – Забыла правила? И с кем живешь?

– О, мой господин! Я помню их наизусть. Можешь разбудить меня ночью, и я расскажу весь свод правил, как таблица умножения от зубов будет отскакивать! – Отвернувшись обратно к плите, снимаю с огня сковороду. – Ещё вопросы? Или закончим на этом наш бессмысленный обмен утренними любезностями?

– Как же ты бесишь меня, Белова, – цедит сквозь зубы Чернов, потирая виски. – Особенно по утрам. С какого хрена выперлась из комнаты своей?

– Людям для жизни нужна еда. Завтракать я вышла, Миша. Что тут непонятного? Или у нас есть правило, которое запрещает мне есть еду? Которую, кстати, я и покупаю, и готовлю.

Перекладываю омлет на тарелку и беру кружку, полную ароматного кофе с белой молочной пенкой. Мурлыча себе под нос надоедливую песню, которую уже третью неделю, не переставая, крутят из каждого утюга, ногой отодвигаю стул и, поставив тарелку на стол, вскидываю глаза на Мишу. Который почему-то до сих пор не скрылся в своей спальне. Ловлю его взгляд на своих голых ногах и понимающе улыбаюсь.

– Божественно! Невероятно! Мммм… – Накалываю на вилку омлет и пробую его, закатив глаза.

Скорее всего, Мише придётся заказать себе доставку из ближайшего ресторана, если он планирует позавтракать дома, потому что оба яйца, которые оставались в картонном лотке, сейчас лежат на моей тарелке. А больше в нашем холодильнике ничего нет. Свою ленивую овсянку я доела ещё вчера.

– Сама покупаешь, говоришь? – ехидно ухмыляется Чернов. – На деньги, которые тебе дает твой отец, который получает их от моей матери?

Меня его пикировка совсем не трогает. Поэтому я демонстративно отрезаю ещё один кусок омлета и запихиваю его в рот. С наслаждением жую, прикрыв веки, издавая, неприличные звуки и причмокивания.