Хельга Делаверн - Птенчик

– Ты знаешь, что это?

– Апельсин,– ответил Риккардо, чей зад словно прилип к траве.

– Апельсин!– прохрипел Джузеппе, откинувшись на спинку кресла, но затем наклонился к внуку.– Это яблоко.

Риккардо нахмурился.

– Нет, дедушка, это апельсин.

– Яблоко,– настаивал Джузеппе,– яблоко из сада Гесперид. Ты знаешь, где находится сад Гесперид?– Риккардо покачал головой.– Хочешь, расскажу?

Он кивнул, и Джузеппе поманил его рукой.

Риккардо поднялся на ноги и с опаской подошёл к Джузеппе. Тот дал ему апельсин, усадил к себе на колени и начал рассказ о нимфах и горе, где Атлант держит на плечах небо. А по вечерам Джузеппе говорил о войне и мире, о людях и животных, о чудовищах на суше и в море, о жизни и смерти, о вере и безверии, о боге и его церквях, об Италии, обо всём, что представлялось ему правильным, нужным и вечным, и больше не прогонял Риккардо, когда он подсаживался к другим мальчикам.

Через год Джузеппе вновь протянул Риккардо апельсин, но с другим вопросом:

– Чем пахнет?

Риккардо зажмурился.

– Солнцем,– ответил он, и тут же получил лёгкий подзатыльник.

– Кровью и потом,– сказал Джузеппе.– Всё в этой жизни пахнет кровью и потом. Хочешь апельсин? Так иди и заработай его.

Пока четырёхлетний Риккардо поливал апельсиновые деревья, Джузеппе подсчитывал, сколько раз он свалился прежде, чем донёс хотя бы половину лейки до ствола. Апельсин, полученный за работу, показался уставшему Риккардо слаще, чем все конфеты, которые он когда-либо ел.

Ещё через год Джузеппе привёл младшего внука в капеллу, расположенную на территории усадьбы.

– Человек должен быть образован, трудолюбив и набожен, Риккардо.

– Почему?

– Если каждый человек будет образован, трудолюбив и набожен, в мире не будет войн.

– Почему?

– Образованный человек знает, какой ущерб война наносит человечеству. Трудолюбивый человек знает, как тяжело восстановить то, что разрушает война. Набожный человек знает, что за все свои деяния он будет отвечать перед Господом. Если каждый человек будет знать, какой ущерб наносит война, как тяжело восстановить то, что она разрушает, и что за все свои мысли, слова и поступки – хорошие и плохие – придётся отвечать перед Господом, человек не возьмёт в руки оружие, не скажет и не сделает ничего дурного, он будет порядочным человеком. Понимаешь?

– Да.

– Сегодня я хочу показать тебе капеллу, Риккардо. Сегодня я хочу помолиться в ней вместе с тобой.

– Капеллу?

– Да, Риккардо. Капелла. Место, где люди, любящие друг друга, молятся вместе. Ты знаешь какие-нибудь молитвы?

– Нет.

– Вы с родителями не ходите в церковь?

– Нет.

– Тогда я буду первым, кто откроет тебе тайну святилища.

Когда Риккардо услышал, как мать назвала гараж святилищем, то испытал нечто среднее между ликованием и возбуждением. Он был в гаражах Карлы и Чака, чьи отцы не молились там, а ставили автомобили и хранили всякий хлам; ни фигурок Иисуса Христа, ни свеч Риккардо в их гаражах не видел. Но отцовский гараж – другой, он – святилище, в которое Риккардо ввиду возраста запрещали заходить.

На шестой день рождения Риккардо получил в подарок новый (взрослый!) велосипед и право ставить его в гараж зимой (из-за соображений безопасности) и летом (за ненадобностью).

Брат привёл Риккардо в гараж, и Риккардо с трепетом ждал, когда громадная скрипучая крышка поднимется, и святилище предстанет перед ним во всей красе. И расстроился, не обнаружив в нём ничего, кроме отцовского «форда»; даже бутылки с разноцветной жидкостью, как в гараже Карлы, и потрёпанные журналы, как в гараже Чака, не валялись.

Риккардо надул губы.

– А где бог?

Брат присел перед ним на корточки.

– Какой бог?

– У дедушки в гараже живёт бог. Я видел его статую!

– У дедушки нет гаража, птенчик. У дедушки есть капелла, в которой он молится.

– Святилище?

– Святилище.

– Мама сказала «гнусным тёткам», что папин гараж – святилище. Разве вы с папой не молитесь здесь?

– Нет. В гаражах не молятся, для молитв есть церковь.

– Но мы не ходим в церковь.

– Не ходим.

Риккардо вздохнул.

– Человек должен быть образован…

– Трудолюбив и набожен. Всё верно.

– Ты не расскажешь папе, что я хотел помолиться в его гараже? Он рассердится.

– Не расскажу,– брат притянул Риккардо к себе.– Это будет наш с тобой секрет.

И хотя Риккардо ожидал от отцовского гаража что-то большее, чем железный короб для стоянки автомобилей и велосипедов, тем не менее, он с радостью закатывал туда, куда имели доступ только взрослые мужчины – отец и брат, а теперь и он сам —свой «швинн» до ноября 1974 года: в ноябре 1974 года в гараже поселилось чудовище.

У него не было ни когтистых лап, ни острых клыков, ни волосатого туловища, зато было четыре колеса и блестящий красный корпус; и имя у чудовища тоже было – «Ламборгини Каунтач», но мать называла «чудовище» стелой. Она кричала: «В день, когда мы потеряли нашего первенца, ты идёшь и покупаешь себе автомобиль, Аурелио! Это не машина, это стела для нашей семьи!».

Риккардо не знал значения слова «стела», но понимал, что если отец не избавится от чудовища, то оно всегда будет напоминать, что в их семье был ещё один ребёнок, что у Риккардо был старший брат.

Отец не продал Ламборгини, но и не садился за его руль: с ноября 1974 года автомобиль покрывается пылью в гараже.

Риккардо остановился и посмотрел через плечо: мистер Бигль запаниковал, что затронул запретную тему, спрятался в в своём домике и задёрнул в ней шторы; вспоминать и говорить о первом сыне отец не позволял ни прислуге, ни матери, ни Риккардо.

Риккардо нажал на кнопку и перестал имитировать кашель, но вытащить костяшки пальцев изо рта не рискнул: слишком долго он копил эту боль, чтобы сейчас она вырвалась беззвучно.

Скрипнув, крышка медленно поплыла вверх, и Риккардо представлял, как красное чудовище высовывает когтистые волосатые лапы, обнажает острые клыки и затаскивает его вглубь гаража, где разрывает на тысячи частей, чтобы лакомиться им было удобнее. Разрывает под молитвы и шёпот Риккардо, в которых он благодарит чудовище за смерть, за то, что оно избавляет его от страданий, от мучительных мыслей о брате, которого Риккардо больше никогда не увидит, который не починит его велосипед, когда с того вновь слетит цепь, не подкатит к его тарелке пластмассовый шарик за ужином, не заступится за него перед отцом, не сохранит их новый маленький секрет, коих набралось уже сотни; о брате, который был для Риккардо дороже отца и матери; о брате, за встречу с которым Риккардо продал бы душу и богу, и дьяволу; и если бы чудовище вырвало его сердце, Риккардо благодарил бы его, ибо нет физической боли, которая не прошла бы, но есть эмоциональная, которая будто дерево пускает сухие корни в глубины любой – и невинной, и грешной души – и исчезает лишь, когда человек становится прахом; и если цена избавления от этих мук – жизнь, Риккардо готов заплатить чудовищу сполна.