Дэни Коллинз - Испанские страсти Скарлетт

Скарлетт понятия не имела, как Хавьеро отреагирует на ее беременность. Она и сама не ожидала, что одна страстная близость может изменить ее жизнь! К тому времени, когда беременность подтвердилась, она не только отчаянно хотела этого ребенка – она находила в этом романтическое равновесие: на одной чаше весов Хавьеро, на другой – ребенок.

Совсем по-другому это виделось Нико. Он был суровым человеком. Истинный кошмар для подчиненных.

Однако разногласия между ними были чрезвычайно редки, потому что прежде Скарлетт всегда безоговорочно исполняла его приказы.

– Ты действовала за моей спиной, – укорил он ее на этот раз.

– Я сказала им, что ты умираешь, потому что они имеют право это знать.

Она приняла такое решение, несмотря на то что Нико злился на нее за это.

Удивительно, но, дав отпор, Скарлетт заслужила его уважение, доказав, что она достаточно жесткий человек, чтобы доверить ей контроль над своими владениями. Он добавил ее будущего ребенка в свое завещание, гарантируя, что ребенок Хавьеро унаследует половину его состояния, от которого сам Хавьеро отказался.

Нет, как бы ни меняла жизнь эта беременность, она не жалела об этом.

Скарлетт погладила себя по животу, взволнованная приближающейся встречей с ним или с ней.

Просто… лучше бы не сегодня!

Но где же Киара?

Ее размышления прервались. Боль в пояснице становилось все настойчивее. Спазм скрутил живот.

Схватка?

Ну да. Конечно, именно это и происходило! Скарлетт в отчаянии чуть не стукнула кулаком по стене.

Но о чем она думала? Что все равно пойдет на эту встречу, абсолютно голая под юбкой, чтобы посмотреть в глаза отцу своего ребенка и признаться…

Скарлетт закрыла лицо руками и подавила всхлип.

Открылась входная дверь. Она подняла голову, испытывая облегчение, и уже хотела подать голос, однако поняла, что человек, которого видит сквозь щель в двери, не имеет ни пышной фигуры Киары, ни ее кудрявых черных волос.

О, боже милостивый! Эта стройная женщина в костюме цвета слоновой кости – Палома Родригес, мать Хавьеро.

Скарлетт никогда не ругалась, но сейчас запрокинула голову и одними губами послала поток грязных слов в потолок. Она снова написала Киаре, но, похоже, та отключила телефон на время встречи.

Мать Хавьеро приглаживала волосы, поправляла макияж, бессознательно демонстрируя, как важно для нее казаться безупречной присутствующим в этом зале совещаний, особенно ее сопернице по привязанности покойного.

Скарлетт пришлось принять решение за долю секунды. Не важно, как в этот день Хавьеро наконец узнает, что она ждет от него ребенка. Но главное, чтобы он услышал это от нее.

Когда мать Хавьеро собралась уходить, Скарлетт заставила себя заговорить, хотя и не успела обдумать, что скажет.

– Сеньора Родригес? Это я, Скарлетт, – произнесла она с дрожью в голосе.

Шаги Паломы замерли, и она произнесла с осторожным удивлением:

– Да?

– Хавьеро ждет вас в коридоре?

– Да, ждет.

– Я хотела бы поговорить с ним. Наедине. В… гм… здесь.

Двигаться, чтобы открыть дверь, было неловко, учитывая большой живот. Скарлетт протиснулась в дверь кабинки и увидела, как взгляд Паломы упал на ее живот.

Ее глаза чуть не вылезли из орбит.

– Мне нужно поговорить с ним, – повторила Скарлетт, когда очередная схватка стихла, позволив воздуху наполнить ее легкие.

Хавьеро Родригес не был готов к появлению на публике, ни физически, ни морально.

Перед отъездом из Мадрида он принял душ, но был небрит, и волосы его нуждались в парикмахере. Он отбросил светские условности, что было на него не похоже.

Большую часть своих тридцати трех лет он страстно стремился восстановить репутацию семейной династии по линии матери и преуспел в этом, став доминирующей фигурой в сфере глобальных финансовых рынков и одним из самых завидных холостяков в мире.

Несмотря на все это, чувство удовлетворения ускользало от него. Хавьеро привык воспринимать смутное недовольство как обычную жизнь. Счастье – всего лишь сказка, это понимал любой, имеющий в голове мозги.

Он испытал тяготы финансовых проблем и горечь бессилия. У него был отец, который унижал его и злоупотреблял его доверием. Тот, кто даже не предложил лопату, чтобы помочь ему выбраться из ямы, в которую он угодил. Хавьеро пережил горе, когда дедушка, которого он боготворил, скончался. Все это научило его, что скука – лучшее, на что можно надеяться.

Однако усталость от мирской суеты была роскошью, которой он больше не наслаждался. Несколько недель назад Хавьеро чуть не погиб. Он потерял глаз и остался со шрамами, изуродовавшими его навсегда. И теперь выглядел и чувствовал себя чудовищем.

Когда он в отчаянии провел рукой по волосам, кончики его пальцев рефлекторно отдернулись от нежной линии, где его снятый скальп был пришит обратно.

Он не должен навязывать свое ужасное «я» безответным администраторам и ничего не подозревающим официантам. Это было жестоко.

Однако его мать нуждалась в поддержке. Она стояла рядом с ним, когда почти все остальные обходили его стороной. Его дяди и двоюродные братья, люди, которых он финансово поддерживал, малодушно отводили взгляд и прятали от него своих детей. Его бывшая невеста, чья идиотская идея быть оригинальной заключалась в том, чтобы держать дома экзотический зверинец хищных животных, бросила Хавьеро, как горячую картофелину, как только увидела его увечья.

Не то чтобы он был уязвлен, кроме как в своем эго, ее отказом. Их предполагаемый брак был попыткой потешить его гордость. Теперь он это понял, и из-за этого только ухудшилось его и без того отвратительное настроение. Каким же жалким дураком он был!

Теперь его спутницей стала мрачная злоба. Она так же прочно укоренилась в нем, как глубокие борозды, запечатленные на его лице и теле. Сделала его сердце куском бетона.

Глядя одним глазом вниз, на улицы Афин, он, поклявшийся никогда больше здесь не появляться, мечтал только о том, чтобы сжечь все это целиком.

– Ваша семья унаследует значительную часть его поместья, – сказал адвокат отца. Все стороны должны присутствовать при оглашении завещания, чтобы двигаться вперед.

Хавьеро не хотел никаких отцовских денег. Он не хотел быть здесь, в офисной башне своего отца, и не мог смириться с мыслью, что ему придется выслушать еще одну версию представления его отца о том, что справедливо.

Только ради своей матери он смягчился. Николай Милонас ужасно обошелся с ней, и она заслужила компенсацию.

Если присутствие Хавьеро могло помочь наконец получить то, что должно по праву принадлежать ей, так тому и быть. Потому он здесь.

Впрочем, у него не хватит духу проявить хорошие манеры. Его терпение было на пределе от перспективы выслушать мать о беспринципности, присущей его отцу. И о том, что ее сын законный наследник.