Александра Николаева - Сказка о двух влюблённых

Жили на свете двое влюблённых, но не знали они, как сказать о своей любви друг другу. Они думали, что смешно им надеяться на ответные чувства. Так они и жили, в любви и в смирении с тем, что всегда будут одиноки.

Жили они не богато, но работу свою любили. Он работал подмастерьем у местного сапожника. Она шила платья для здешних господ с толстыми шеями и кошельками. Виделись они редко: раз в пару месяцев, если повезёт. Когда у господ и их не всегда аккуратных детей лопались в уличной драке парадные детские костюмы или отваливались от бездорожья подошвы ботинок, её и его вызывали на помощь одновременно, чтобы решить все проблемы сразу. Они никогда не говорили друг с другом по-настоящему. За счастье для каждого было одно лишь приветствие и пара бытовых просьб, если таковые имелись. Поговорить как следует повода и времени не находилось. Так, день за днём их жизни пролетали мимо друг друга, радуясь мимолётным встречам, за которыми следовали не мимолётные расставания.

– Эрик! – огласил поздним утром Мастерскую крик сапожника. – Где тебя черти носят!? Заказов больше, чем мартовских котов по весне!

Старый сапожник, крепко приложившийся накануне к небезызвестной продукции химического происхождения, ходил по мастерской, шатаясь в разные стороны и роняя всё вокруг небрежными движениями размахивающих рук.

– Эрик, сын собаки! – продолжал упорно искать своё подмастерье сапожник. – Где ты, чёрт возьми?!

– Я здесь, хозяин, – негромко сказал молодой человек в грязном рабочем комбинезоне, обмотанном не менее грязным фартуком, показавшись в проёме своей комнатушки, половина которой использовалась им как личное пространство для мастерской.

– Тебя где черти носят!? – сладостно крикнул на Эрика сапожник. – Завтра уже канун Рождества, люди придут за своими заказами, а ты что делаешь?

– Я как раз доделываю последние заказы, как вы и просили, хозяин, – покорно сказал Эрик. – Трудился всю ночь, глаз не сомкнул.

Сапожник пьяно улыбнулся и потрепал грязными пальцами подмастерье за щеку.

– Какой ты у меня хороший, – сказал сапожник, словно обращаясь к своей охотничьей собаке. – Славный малый. Но смотри у меня! Не успеешь сделать все заказы в срок, придётся отдать тебя мяснику Роджерсу! А-ха-ха-ха-ха-ха! Сделает из тебя отбивную! Ха-ха-ха-ха-ха!

– Я всё успею, – сказал Эрик.

– Хорошо я тебя припугнул, да, Эрик? – всё ещё смеясь над собственным остроумием, сказал сапожник. – Вот так с вами надо, с молодыми, чтобы из вас что-то путное получилось!

Сапожник потрепал Эрика за обе щеки, оставив на них боевые полосы от пальцев, перепачканных нафталином, и удалился, чтобы продолжить праздничные Рождественские мероприятия в обнимку с жидкостью крепкого градуса. По какой-то причине зимние гуляния в честь Рождества всегда начинались у сапожника раньше, чем у остальных. Но Эрик к этому уже давно привык, как привыкал ко всем причудам своего хозяина и мастера, господина Скоттинса – лучшего сапожника в городе (как он сам себя называет). Скоттинс окончательно обнаглел лет шесть назад, когда свалил почти всю работу на плечи своего подмастерья, который всегда делал всё правильно и в срок.

Тем не менее, расписку со званием мастера сапожник своему ученику не давал. Так происходило не оттого, что Эрик этого не заслуживал, а оттого, что Скоттинс просто не хотел этого делать. Он настолько привык к сытой и ленивой жизни с трудолюбивым подмастерьем, что фактически стал зависимым от него (хотя вслух и на людях говорил всегда прямо противоположное). Скоттинс всё же кое-что в этой жизни соображал и знал,что если дать Эрику звание мастера, он уйдёт при первой возможности, чтобы начать своё дело вдали от Скоттинской старой грязной мастерской. Не будет Эрика, некому будет выполнять заказы и дело его развалится как гнилая сосна. А такого подмастерья, как Эрик он в целом мире не найдёт. Кто ещё согласиться работать на него, старого пьяницу, выполняя всю работу мастера, работая за гроши и оставаясь вечным подмастерьем без имени и статуса? Только Эрик.

Скоттинс никогда не благодарил его за это, напротив, не было ещё дня, чтобы он не ругал Эрика хоть за что-нибудь. Если ругать было совсем не за что или намечалось повышение жалования за дополнительную работу, Скоттинс давил на Эрика тем, что когда-то забрал его, ироту без крошки хлеба в животе к себе в мастерскую подмастерьем из своего великодушия и безмерного сострадания. Это всегда действовало на Эрика как якорь, от которого ему не отцепиться и не откупиться. Именно такое положение вещей и устраивало Скоттинса.

…

Пока в оном конце города Эрик прибивал подошву к очередной паре ботинок, желая, чтобы у него выросли из боков ещё пара рук, в другом конце города, в просторном подвале с вывеской «Швейный цех миссис Игл» наверху, шила выходную жилетку мисс Мэри. Вся площадь цеха использовалась настолько плотно и рационально, насколько это было физически возможно. Ряды столов и швейных машин отделялись друг от друга небольшими промежутками, по которым могли спокойно ходить либо барышни, не видевшие обеда несколько месяцев, либо призраки. Жили все работницы буквально в паре сантиметров от самого цеха, в небольших пристройках, которые давала им фирма.

Швейные леди жили и работали в одинаковых условиях, носили одинаковую форму, но к удивлению начальства шили они совершенно не как станки. У каждой были свои алгоритмы работы, свои привычки кроить и небольшие фишки в одежде, заметные, однако немногим.

Мэри была одной из них и часто, по вечерам, перелистывая свои альбомы с эскизами, мечтала когда-нибудь увидеть, как леди и джентльмены гуляют по улицам в созданных ей костюмах и платьях. Но пока всё, что она могла предложить клиентам – это ограниченный набор фирменных нарядов в трёх цветах, которые она, всё же, шила не без удовольствия.

Часы пробили полдень и сотрудницы потоком удалялись в столовую на обед, но одну не унесло течением, создаваемым ароматом свежих булочек и печёных куриных крылышек. Мэри стояла по ту сторону кабинета миссис Игл, не решаясь войти в неизведанный мир, отделённый от стабильной реальности дубовой дверью с золотой табличкой, где красовалось то, что в кругах избранных именуется успехом.

– Миссис Игл, могу ли я занять у вас минуту времени? – донёсся голос из дверной щели кабинета миссис Игл.

– Только при условии, то вы вернёте мне эту минуту с процентами, – сказала миссис Игл, ожидая живой реакции на свою шутку (чего никогда не происходило, когда она пыталась казаться остроумной). – Входи, раз уж пришла и осмелилась отнять у меня драгоценные минуты отдыха во время обеденного перерыва.