Светлана Курилович - Резиновое сердце

Да, её всегда отличало человеколюбие. Я отобрал у неё сумку – уж на это меня хватило – и пошёл за ней следом. Попасть в квартиру Арины – об это я даже не мечтал!

В прихожей я разделся, снял кроссовки, и она засмеялась:

– Где же я найду тапочки на твою лапищу!

У меня был сорок третий размер, у неё – не знаю, может, тридцать пятый, понятно, что её развеселило. Но Арина порылась в шкафу и вытащила оттуда разношенные шлёпки:

– Вот, моего отца. Примерь!

Я кое-как втиснул свои лапы, и она обрадовалась:

– Хорошо! Пойдём на кухню!

Проходя мимо зеркала, я взглянул на себя: красный нос, уши и даже глаза.

«Урод!» – подумал со злобой.

На маленькой уютной кухне уже гостеприимно пыхтел чайник, она наделала бутербродов, налила мне огромную кружку чаю, пододвинула сахарницу.

– Пей!

Я начал бултыхать ложкой в чае, она тем временем прочитала открытку и уставилась на меня. Я с радостью утопился бы в этой кружке, только бы не смотреть на неё. Не вышло.

– Гриша, я всё знаю.

– Что – всё? – выдавил я.

– Я знаю, что нравлюсь тебе, и давно. Посмотри на меня.

Не хотел я на неё смотреть! У меня из носу потекло, а платка не было! Она заметила мою беду и протянула бумажные платочки.

– Возьми.

Я вытер нос и поднял на неё взгляд. Она смотрела, не отрываясь.

– Гриша, я очень уважаю тебя как человека… как мужчину, но…это всё пройдёт!

– Что?

– Твой угар. Это со всеми бывает; я тоже была влюблена в учителя. Но потом это прошло!

– У меня не пройдёт! – покачал я головой.

– Гриша, я тоже так думала! Но первая любовь непостоянна! Это проверка человека на чувства: может ли он в принципе испытывать любовь или нет, понимаешь? Настоящая любовь придёт потом, позже, когда ты станешь взрослым!

– К вам она… пришла?

– Пока нет. Но я жду! – она улыбнулась.

– А ко мне уже пришла, Арина Марковна! – чай, что ли, освежил моё горло, но я обрёл дар речи. – И это настоящая любовь, я знаю! Я люблю вас! Я готов сделать для вас всё, что угодно! И мне ничего не нужно взамен, просто знать, что вы тоже… что я вам небезразличен!

Она не перебивала меня, только смотрела, потом подвинула поближе бутерброды:

– Ешь, ты наверняка голодный! У меня брат на два года старше тебя, так он всё время хочет есть.

Я поперхнулся и пробормотал:

– Мне уже восемнадцать!

– А мне двадцать три! Я на пять лет старше тебя!

– Мне всё равно! Хоть на двадцать!

– Я учитель, а ты – мой ученик!

– Через два месяца я уже не буду вашим учеником!

– Вижу, ты хорошо подготовился! – она нахмурилась. – Но я не люблю тебя! Я вообще не испытываю к тебе никаких чувств!

– Неправда!

– Почему? – видно было, что она опешила.

– У вас на холодильнике моя валентинка…

Арина покраснела:

– Она вовсе не твоя, это ваш класс подарил.

– Там мои инициалы, Арина Марковна! Арина Марковна, я и не прошу, чтобы вы меня любили, я понимаю, вы думаете: мальчишка, сопляк, что он может…

– Никогда так не думаю о моих учениках! – строго сказала она.

– Но я быстро вырасту и стану взрослым…

– А я стану бабушкой! – ещё строже сказала она.

– Неправда! Вы никогда не постареете, Арина Марковна! Вы очень-очень… Я просто прошу вас подождать! Совсем немного! Вот увидите, я смогу многого добиться ради вас! Я очень люблю вас, с самой первой минуты, я ни о чём не могу думать, кроме вас, мне всё безразлично!

– Это-то меня и беспокоит, – нахмурилась Арина. – Я давно заметила, что с тобой что-то не так, но не думала, что до такой степени…

– Что мне сделать, чтобы вы поверили в меня?

Она молча смотрела на меня, потом сказала:

– Учись! Учись на пятёрки! Ты очень способный мальчик!

Это было совсем не то, чего я ждал от неё, но ладно!

– Я обещаю!

– Больше мне от тебя ничего не нужно.

– Но…

– И ещё, Гриша, я не хочу, чтобы кто-то знал о нашем разговоре, о том, что ты был у меня дома, потому что… у меня могут быть неприятности, понимаешь?

– Я никогда никому не рассказал бы!

– Вот и молодец! Славный мальчик! А теперь я хочу отдохнуть…

Меня вежливо выпроваживали… Что ж, я и так получил больше, чем рассчитывал, пора было уходить. В прихожей я оделся, зашнуровал кроссовки, открыл дверь, вышел и обернулся. Она стояла, держась за ручку и смотрела на меня, и тут я осмелел настолько, что быстро наклонился и поцеловал её в щёку.

– Как говорится, посади свинью за стол, она и ноги на стол! – Григорий Викторович вытер вспотевший лоб и вздохнул. – Каким же смешным я был тогда! И предположить не мог, что она тоже влюбилась в меня чуть не с первого взгляда!

– Что вы говорите?!

– Да. Арина позже призналась мне, что её сильно сердило моё безразличие к её предмету, и она обращала на меня больше внимания, чем это позволительно учителю… А потом, когда я первый раз сдавал ей сочинение, она словно первый раз увидела, какой я высокий, сильный (при своём росте я был достаточно крепким, потому что с шести лет занимался спортом) и какая у меня очаровательная улыбка. Она сказала, что ей всё во мне понравилось: моя застенчивость, длинные волосы, зелёные глаза, даже неровные зубы… Она сказала, что это очень шарман, что внешность мужчины не должна быть идеальной. Я мечтал поставить брекеты, но после её заявления всё оставил как есть! – он широко улыбнулся, продемонстрировав безупречно белые, но поставленные как-то вразнобой зубы.

– Получается, её влияние на вас было сильным?

– Да. Я до сих пор под её влиянием… – его глаза погрустнели.

– Вы выполнили обещание?

– А разве могло быть иначе? Для мужчин в нашей семье слово – закон! Я вцепился в учебники, как клещ, я света белого невзвидел! Родители не уставали удивляться моему усердию, но, мне кажется, папа что-то подозревал, потому что иногда взгляд его был странным. Он, знаете, у меня классный мужик! Всю жизнь я хотел быть похожим на него, но… – Григорий Викторович развёл руками. – У него не было никакого образования, кроме восьмилетки, но он гений в подходе к людям, у него золотые руки и вообще он просто супер! Такое вот лирическое отступление…

– Вы очень любите своего отца?

– Я бесконечно люблю и его, и маму и горжусь ими обоими. Без них я бы не стал тем, кто я есть сейчас.

– А что было потом?

– Потом… потом я, наверное, окончательно помешался. Приходил к Арине чуть не каждую перемену, докладывал о своих успехах, подстерегал её после уроков и провожал до дома – словом, делал всё, чтобы ей надоесть. В конце концов она отругала меня и запретила подходить к ней в школе вообще, а провожать (в качестве особой милости) разрешила три дня в неделю, и чтобы я ждал её не около школы, а за два дома от неё. Конечно, я беспрекословно выполнял все условия: мне так хотелось заслужить её расположение, что я, кажется, из окна был готов выпрыгнуть!