Алексей Губарев - Байгуш

Наслушаешься этих выродков, думок надумаешь да и на стрельбище зачастишь, чтобы навскидку стрелять научиться . Зряшная забава оружием владеть, однако не в америках мы, а в Расее пробавляемся. Сколь у нас свои своих перестреляли? Счету нету. Да и мало ли, снова грянет черное время, а ты на дурака наткнешься. Судьбе подшутить приладится над тобою таким странным образом, из девичьего каприза. Явит тебе унтер Пришибеева в недобрую минуту. А перед врагом да без кинжала оказался – считай пропал. Это когда вооружен, бабка надвое сказала, кто при такой шутке ухмыльнется. Присказка-то незатейливая, язви её: – Умей стрелять на секунду раньше идиота, ушки на макушке держи, не верь никому – может и не словишь из глупости расстрельную пулю. Идейный болван ухватиться за "маузер", а ты секундой раньше шлёп его, как крысу и делов-то, Господи.

Да уж… И чего эти двое часом не скоморохи? Э-ха, видать, невезучий я. Или не глубок? Скорее и то и другое. Ну, в кого, в кого я такой? Неужто мне призвание чужое переживать, натоптанное пользовать? Неужто своего не выдумать, своей борозды не поднять по нехоженому? Не вышел рылом, знать. Плохо удался. Всё мотыльком порхаю. Лизнул где нектару и рад-радёхонек. Нет чтобы вот барином… Тфу… противно даже.

21 июля 1984 года. Назначение.

Над плацем отгремел марш «Прощание славянки». В стенах училища отсверкали аксельбанты, отзвенели подковы парадных коробок, раздарены напыщенные букеты гладиолусов. С улиц испарились счастливые лейтенантские морды, освященные слезами мамаш и безбожно извозюканные помадой невест и юных жён. Николай Данилович Быков – начальник училища, исключительно порядочный из генералов, с которым пересеклась моя служба, поставил на крыло очередной выводок своих птенцов.

– Ах, досада, язви её в качалки! Вот уж вовсе не ожидал, а случилось. Всегда вот так: что ни начну, так обязательно соскочу с намеченных рельс затеянного дела. Довольно частый мой гость и всегда не совсем, даже и во время письма, к месту. Но незлобливый этот товарищ сам-собой напрашивается и потому я принужден вклинить этого неуклюжего мерзавца – небольшое отступление, с вашего позволения, естественно.

Выпускной бал курсантов лишь очень относительно можно представить торжеством, хотя плац "вылизан" и украшен флагами, а двери училища распахнуты для любого посетителя. Раз в год даётся это представление "скомканного времени" и активно участвуют в нем две стороны. Обе – и военная и гражданская, в которых среди мужского пола во множестве угадывается состояние "подшофе", а то и "с будуна", без исключения нарядны: офицеры в парадном золотопогонном платье и с аксельбантами, гости в лучшем на что способен их гардероб. Более точным этому моменту будет определение красочный хаос неимоверно нудного, долгого ожидания праздника и до смешного короткая торжественная его часть, после которой все поспешно расходятся. Эта традиция настолько сильна, что и ненастье ей не помеха.

Четыре года казарменной жизни, где практикуется воспитание через коллектив, а рамки личного до невозможности сужены давлением извне, выразить чернилами на бумаге весьма сложно. Однообразие дней определённо накладывает разной степени угрюмость на молодых людей; характер курсантов если не ломается к концу обучения, то зреет и становится более ровным, а непосредственность бесследно улетучивается. От этого всякий получающий первое офицерское звание и погоны переживает. Волнение молодых людей хоть и различно, но хорошо видно со стороны. Кто-то все время что-нибудь да поправляет на себе или отряхивает; кто-то беспокойно мечется, сталкиваясь с сослуживцами и вызывая негодование многих; иной, не в состоянии справиться с собой, все время гримасничает; третий, как ни старается, как ни таращит глаза, а отыскать маменьку или же возлюбленную в толпе приглашённых не может, от чего выражение его лица довольно глупо. Порой глаза наткнутся на уморительную мину с живописной печатью бессонной попойки. И когда поросята успевают?! Все же большинству выпускников удаётся разыграть спокойствие, сбившись в кружки, где поголовно нервно курят и без устали несут всякую чепуху. Со стороны одинаковость поведения выпускников может казаться "кислятиной", если не различать, что кружки эти сильно разнятся. Те, что малочисленные, но к тому и самые громкие образованы нахалами, которые сочли себя выше других, присвоя звание "элита", при чем не заботясь о мнении остальных на этот счет. И потому, как слыли заводилами, говорили они нарочито громко, повествуя о собственном "гусарстве" и содеянных "подвигах". Значение этой отваги воображается так, словно в одиночку на голову разгромлена армия противника, а содержание геройских выходок смехотворно: попойки, самовольные отлучки, картежная игра, бездоказуемые победы на любовном фронте. В самые многочисленные компании сбивались конкуренты заводил. Эти претенденты на трон не так уж безобидны. При случае отпор "элите" гарантирован. Поэтому оба клана сосуществуют косясь друг на друга, задирая по всякому поводу, но при этом стараются возникшие ссоры всегда свести на "нет". В среде конкурентов также получают одобрение "подвиги", но уже вполголоса. Которые же оказались в статусе "ни то-ни сё" сторонятся остальных и стоят по трое-четверо. Эти, как правило, молчат, боясь навлечь гнев презрения "верхушки иерархии".

Впрочем офицеры, воспитавшие курсантов, в такие моменты всегда волнуются не меньше. От этого среди новоиспеченных лейтенантов, искоса следящими за наставниками, нет-нет да и послышится нечто значимое, за которым последует короткая пауза, а толпа посетителей на мгновение замрет в восторженном напряжении, ожидая начала таинства.

Не очень жалуя людскую сутолоку я устроился слегка в стороне и наблюдал. Эта прореха в моем характере – любовь к наблюдению – неудобная. Но я мирюсь с нею из соображения – все, что ни делается, то к лучшему.

Я стоял под раскидистым тополем, облокотясь плечом о прохладный ствол, и наивно полагал, что его тенью надежно отгорожен от нежелательного интереса к моей персоне. Верно я выглядел скучающим, но при этом взор мой был остр, а разгоряченное сердце беспокойно. Сначала моё внимание привлекло то, что в обычности мало задевает праздные сборища. Общий фон собравшихся был обычным для подобных церемоний, но разгулявшийся ветер сотворил невероятное. Ему удалось так синхронно трепать пышные букеты гладиолусов, что невольно вспомнилась картина Ван Гога "Звёздная ночь". Отчего наваждение было именно таким, объяснить я не могу. Может отдаленная схожесть конусных форм кипариса и гладиолуса повлияла на это. Но несколько минут я даже боялся, что возникшее наяву прекрасное видение растает, и мысленно благодарил небеса за трепетное мгновение. К сожалению всему приходит конец.