Снежана Резникова - Запах кофе и жвачка на асфальте

– Не торопись, спокойно, не то сплохеет, – посоветовал Вовка.

– Здорово, когда о тебе заботятся, – сказала я.

Господи, похоже, я кокетничать начала? Вовке уже за сорок, но никто и не думает называть его Владимир или еще как-то. Он небольшого роста, но сильный. В лице нет ничего выдающегося, за исключением детской улыбки. Вовка – философ, и по образованию, и по образу жизни.

…Да-а, до сигаретки я его не находила привлекательным ни в чем…

Вскоре мир стал странно меняться: вечерние сумерки приобрели синие тона, музыка теперь не оглушала, как раньше, а танцующие вдруг начали двигаться, как заведенные манекены.

– Смотрите, – сказала я, тыча пальцем в жонглера, – какой смешной, что выделывает!

– Повезло старушку, – констатировал Васек.

– Чушь, ерунда. У меня просто чудесное настроение, я абсолютно свободна. А вы знаете, что такое свобода? Знаете, каково это – не обращать внимания на условности? Быть предусмотрительной и осторожной? Такой, какой тебя хотят видеть друзья, родители… Никогда не терять лица, всегда соответствовать. Это такая тяжесть, такой груз, такая гадость… А я не такая и больше не хочу ею быть, – совсем неграмотно и бестолково закончила я героически-наркотическую речь.

– Не грусти. Здесь ты свободна, – неторопливо выпуская дым в небо, философски заметил Василий.

– Да, и буду делать то, что захочу. И никто, слышите, никто не может мне запретить!

– Конечно, никто, – сказал Васек. – Поступай, как считаешь нужным. Не забудь только работу найти, а то живо окажешься «на свободе», под ближайшим мостом. Сейчас мимо кустов пойдем, так я тебе такое сборище «свободных» покажу!

– Под мост не хочу, – сказала я. – Как же я буду без ежедневного душа и макияжа?

– Граждане, я, конечно, извиняюсь, но базар этот гнилой. Мы здесь отдыхаем, а не исповедуемся. Посмотрите лучше на ту красотку: как движется, какая грудь!

Теперь мы с Васей развеселились, выслушав сексуальные страдания утомленного солнцем, пивом и гашишем мужчины.

Уже заметно стемнело, и мы отправились на поиски выхода, что оказалось не так-то просто. Заблудившись в пустынных закоулках парка, мы не испугались, а еще больше расхохотались, держась за болевшие от хохота животы. Наконец, найдя выход, мы обнаружили, что потеряно метро. Васек, будучи долгожителем в Мадриде, почетным эмигрантом, можно сказать, пошел спрашивать у всех подряд:

– Дондэ эста эль мэтро?

Люди, видя большого одурманенного парня, пожимали плечами и торопливо уходили в сторону, не желая отвечать. Апофеозом всех расспросов послужил ответ одного хорошо одетого сеньора, вышедшего из мерседеса, к которому Васек обратился все с тем же дурацким вопросом.

Сожалеюще разведя руками, приличный господин ответил:

– Ничем не могу вам помочь; я не пользуюсь метро.

– Что? Что он сказал? – заинтересовались мы с Вовкой.

– Обратите внимание, какой гад вежливый! – сказал Вася. – Выпал из Мерса, воняет Диором и спокойно так, без понтов, отвечает какому-то там иностранцу.

– Вася, не принижай своих достоинств. Ты – славный парень, твоя «иностранность» глаз не режет. Единственное, это то, что ты очень пьяный. Давай беги, спроси у того забулдыги. Глядишь, и поможет собрат по разуму…

Как ни странно, но наутро (вернее, около часа дня), я не обнаружила ни следов похмелья, ни головной боли, ни желудочных томлений, в общем, никаких обычных последствий после весело проведенной ночи. Я отнесла это обстоятельство к климатическим, но себе дала слово впредь вести себя немного сдержанней (ненавижу слово «благоразумие», хотя в данном случае оно уместнее всего).

Линей показала кухонную утварь, старательно проговаривая все слова, вероятно надеясь, что я все запомню с первого раза. Я улыбалась, тронутая ее стараниями. Экскурсия на маленькой кухне затянулась на полчаса благодаря моей бестолковости и полному незнанию языка. Я устала так, как будто вспахала в одиночку гектар целины. Теперь стало понятно, почему Ира говорит, что теряет калории, когда разговаривает по-испански.

Что ж, пора делать покупки. Вчера Ирина предупредила, что в первое воскресенье месяца все продуктовые магазины открыты. Пришло время пополнять запасы и начинать вести хозяйство: как бы ни были добры ко мне ребята, а питаться за их счет не могу, да и не хочу.

Супермаркет, расположенный всего в нескольких шагах от моего дома, оказался уютным и прохладным, наполненным немыслимыми продуктами. От ценников, даже когда я пересчитывала песеты на доллары, кружилась голова. «Как ей в голову могла прийти идея о недорогом магазине», – с яростью подумала я о советчице. Но делать было нечего, и выбирать не приходилось: я нашла соль, сахар, чай, бублики, а также рис, макароны растительное и сливочное масло. Нарочно отказала себе в аппетитных на вид бисквитах. Заслуживающей, на мой взгляд, внимания была колбаса с зелеными кусочками внутри – оливками, а также немного овощей и фруктов.

У кассы я протянула билет в пять тысяч песет с изображением великого Колумба – половина моего состояния. Мне выдали сдачу, состоящую из нескольких продырявленных в середине, очевидно, испорченных, монет. Выразительно взглянув на монетки в моей ладони, затем переведя укоризненный взгляд на кассира, я ожидала хотя бы краски смущения за открытое хамство, а еще лучше – немедленного исправления нелепой ошибки. Но дождалась лишь того, что смуглая девушка, вновь пересчитав деньги в моей ладошке, сказала: «Эста бьен» и занялась следующим покупателем. Почувствовав себя полной дурой, я поплелась домой: необходимость изучения языка становилась все более очевидной.

Мой обед состоял из отварных макарон с розовато-зеленой оливковой колбасой и чая с бубликами. Еда показалась пресной, а колбаса и вовсе отвратительной. «Так и похудеть недолго!» – подумала я. Сначала мысль эта меня удручила, а затем воодушевила. Вперед, на штурм великого и могучего!

Прошел целый час после начала атаки. В воспаленных мозгах каша, перед глазами – черные расплывающиеся круги, сердце ухает и стучит, как от тяжело проделанной работы, потому что я знаю четко: мне никогда не выучить испанский… Рука потянулась за фотографией дочери на ночном столике. Расцеловав ее, я залилась беззвучными слезами.

Поздней ночью, после очередного визита, меня провожал домой Саша.

– Что-то ты кислая, – искоса взглянув на меня, констатировал он. – Зайдем в бар, хлебнем чего-нибудь прохладительного.

– Ладно, – вяло согласилась я.

– Что, мысли тяжелые одолевают?