Александр Рогинский - Переулок

Бессонница истощила. Приближение вечера и времени сна он ждал со все возрастающей тревогой. Никакие лекарства не помогали. Голова гудела от мыслей. Он ложился, вставал, ходил, принимал новую порцию таблеток. Результат был тот же.

Стасов подумывал даже о женщине, с которой он мог бы это время проводить. Но одно воспоминание о Вере приводило в ярость. Женщина отпадала.

Тогда он придумал стоять у окна и сочинять всякие истории. Это действовало успокоительно, тем более, что ночная жизнь за окном оказалась насыщенной.

Окна кухни выходили в переулок, а окна комнат на магистраль, переливающуюся ночными бегающими, как глаза у сумасшедшего, огоньками машин.

Напротив высилась башня, на которой, перебивая все остальные источники ночного света, сияла и сверкала реклама Лайфа.

Долго стоять у этих окон не было никакого смысла. Глаза начинали болеть, а нервы заскакивали на свой пик.

Телевизор также ничего, кроме раздражения, не вызывал. Оставалось кухонное окно, в которое вливалась тусклым светом обычная жизнь обычного переулка.

Длина переулка составляла около 300 метров, вмещал он в себя лицей, многоэтажный дом, в котором жила новейшая знать, сквер. Здесь всю ночь ходила охрана.

Стасов любил рассматривать людей, придумывать разные истории их жизни. Вот молодой человек, все сезоны ходивший в синей шляпе, удачно скрывающей его лицо. Он регулярно возвращался в два часа ночи. Войдя в парадное соседнего дома, через минуту появлялся на балконе с сигарой во рту. Некоторое время стоял неподвижно, мрачно (так казалось Стасову) глядя в одну точку перед собой.

Окна его квартиры горели еще до его прихода. Его ждал отец, похожий на бочонок, коллекционер. Иногда он тоже выходил на балкон и становился рядом с сыном, точно также вперив взгляд в одну точку.

Отца Стасов знал лучше. Частенько заходил в антикварный магазин, что находился в двух кварталах. Директором этого криминального заведения и был толстячок.

Сам Стасов также был директором небольшой посреднической фирмы, в которой он был единственным работником.

Во время кризиса государственный институт, в котором работал Стасов, благополучно прекратил свое существование..

Стасов перепробовал множество профессий, был даже сторожем в лицее, что находился напротив, пока не осенила его идея заняться посредничеством. Однажды ему позвонили и спросили, по какой цене он продает цемент.

Стасов, естественно, ответил, что не имеет к цементу ровным счетом никакого отношения. А потом задумался. Человек должен был получить грамотный ответ и заплатить за него. Так почему надо ждать звонка, а не заняться поиском продавца, а затем покупателя, чтобы свести их и получить за эту работу деньги?

Причем, ты свободен назначать свою цену, а значит регулировать и спрос.

Эта игра так увлекла его, что он забросил все остальные свои занятия. Успех был ошеломительным. Не сходя с места, он за неделю заработал четыре тысячи долларов. И сам не поверил в то, что таким простым способом можно зарабатывать, будучи совершенно свободным и независимым, что для Стасова было архиважным: он терпеть не мог ходить под начальниками, особенно бездарными (на этот сорт ему особенно везло).

Скоро новая работа надоела. Но он уже ничем другим не мог заниматься. Стасов протралил огромный массив информации и упорядочил ее – у него легко создавались пары «куплю-продам».

Бросить так просто наработанное было сложно. К тому же он обнаружил, что не сама работа надоела ему, а темп, который он избрал.

Он решил много зарабатывать – потому не вставал с собственного кресла по семнадцать часов в сутки. Стасов знал город, как знает пчеловод своих пчел. И гордился этим.

Работа на износ и привела его к бессоннице.

Стасов поужинал, съел большой кусок арбуза, выпил все полагающиеся лекарства и лег. Сначала все шло хорошо, сон крепко взял его, а к часу ночи отпустил.

Стасов поднялся с больной головой. Сон пропал. Стасов сходил в туалет, подошел к окну.

В окне была все та же картина: редко вспыхивала лампа-стабилизатор, которая выравнивала напряжение в сети, тускло горели дальние огни.

У подъездов нуворишей группка охранников что-то горячо обсуждала. Стасов даже знал что – прошедший матч «Динамо»-«Шахтер», в котором с разгромным счетом для таких матчей победили динамовцы 3:1

Вот и знакомый молодой человек в синем берете. По всей видимости, музыкант в ресторане. Именно в это время у них заканчивается работа. Через некоторое время он появился на балконе и стал привычно смотреть вдаль.

Отец на этот раз не вышел. Но был дома, тень от его передвижений появлялась на стене лицея.

На улице воцарилась тишина. Стасов заметил, как в соседнее парадное, сутулясь, вошел высокий человек с сумкой на плече. Высокого Стасов никогда не видел здесь в такое время. И походка была какая-то настороженная, готовая к резкому старту.

Свет в квартире коллекционера погас. Стена, игравшая роль экрана, утонула в темноте.

Через некоторое время тот же сутулый с сумкой через плечо быстро вышел из парадного и зашагал широким шагами в сторону улицы, на углу которой он оглянулся и вдруг посмотрел прямо в окно, у которого стоял Стасов. Стасов невольно отшатнулся.

Стасов увидел ярко вспыхнувшие фары машины и ее черный блестящий корпус, мелькнувший в прорези переулка.

Тревога овладела Стасовым. Вдруг на улицу выскочил сын коллекционера и, держась за грудь, начал кричать охранникам и звать их на помощь.

Охранники подхватили уже падающего музыканта. Один из них тут же вытащил мобильник.

Стасову так хотелось принять участие в этом действе, что он уже начал одеваться. Но потом подумал, что ему придется обязательно иметь дело с милицией, а с ней-то как раз в его положении и нельзя было иметь никаких дел. Хотя Стасов и зарегистрировал фирму, но все посреднические дела свои проводил без ее участия.

Стасов пододвинул высокую табуретку и уселся. Он уже представлял последовательность событий.

И действительно, через самое короткое время у парадного остановилась «скорая помощь». Трое мужчин и женщина быстро вошли в дом.

Через некоторое время на балкон вышла женщина, судорожно закурила. Стасов понял, что, по всей видимости, этому, главному в команде, врачу делать у пострадавшего уже было нечего.