Елена Дженкинз - Москва-Лондон, кот и букет невесты

– О, о, посмотри на эту сытую морду… Тише, спугнешь!

Настя толкнула его в плечо, а сама рот ладонью зажала, чтобы не засмеяться.

– Я-то молчу, а ты все шепчешь и шепчешь.

– Да тише, пап, прошу же!

Он не выдержал и уткнулся лицом в синий клетчатый плед, который держал в руках; плечи затряслись от глухого смеха, а Настена взвыла:

– Труба! Удрал, Рыжий. И где мне его теперь ловить?!

Николай Терехов, которого и враги, и друзья называли «скромно» Большим Боссом, помогал дочке поймать кота. Рыжий был единственным чадом в доме Насти, которая три года назад вышла замуж, но скоро она собиралась стать мамой своего, человеческого, детёныша.

Во дворе суетились люди: свадьба как-никак, счастливый день, дел по горло. А Терехов выслеживал кота.

– Да ладно тебе, Настасья. Пускай гуляет, вечером поймаем, когда гости разъедутся.

– Он лапы отморозит, – расстроилась она.

День и правда холодный выдался: минус два градуса. Тридцатое октября, а уже первый снег утром выпал. Вроде бы радоваться надо, это же благословение небес, а дочка, которая привезла на свадьбу лучшей подруги несчастного Рыжего, испугалась, что тот простудится. Она раздобыла для него кошачий комбинезон и теперь терроризировала окружающих.

– Эх ты, а еще Большой Босс. Как вкладами жонглировать, так ты мастер, а животину спасти от вымерзания – так пускай гуляет, – укорила она и направилась в дом, вздернув нос и уперев ладони в поясницу, хотя и живота-то еще толком не видно было: три с половиной месяца беременности. Николай догнал ее и набросил плед на плечи.

– Чую, устроит нам еще Рыжий сегодня, – покачала она головой. – Хоть бы Саньке на платье не прыгнул в разгар церемонии.

Санька – это невеста, Александра, которую Большой Босс очень уважал. Она к тому же была падчерицей его лучшего друга Валика Прохорова, на даче которого, собственно, и собрался честной народ.

– А Рыжему делать больше нечего, по-твоему, как на чужих женщин прыгать?

– Он хоть и старый, но шустрый.

– Да, мы, старики, такие, – подколол дочку Николай, и та фыркнула, сдув светлую прядь волос со щеки.

– Папа, тебе всего сорок восемь и выглядишь ты, как Джеймс Бонд, а Рыжему по человеческим меркам – почти девяносто. И выглядит он, как… Короче, имей уважение к старшим.

Она улыбнулась какому-то неожиданному воспоминанию и сказала:

– Кстати, в доме глинтвейн наливают. Выпей и за меня, будь другом, а я пойду букет невесты посмотрю, флорист уже два часа как маятник – туда-сюда, туда-сюда.

Настена вернула ему плед и скрылась в западном крыле.

Дача Прохоровых стояла на берегу Москвы-реки в Николиной Горе. Место уединенное, уютное, в самый раз чтобы избежать папарацци. Один уже ошивался на рассвете у ворот, но на территорию загородного дома известного дипломата попасть, естественно, не смог. Оказалось, фотограф жаждал не столько свадьбу заснять, сколько американскую актрису, Эмили Райт, которая вроде бы планировала приехать. Николай ее раньше не встречал и не разделял всеобщего ожидания. Он ни одного ее фильма не видел, чтобы гоняться за автографом. Ему и кота хватало.

Церемонию устраивали исключительно для «своих», человек на тридцать-сорок, и многие гости уже прибыли. В гостиной просторного особняка то и дело раздавались взрывы хохота: Санька со своим избранником травили байки.

Из общей гаммы выделялся мелодичный женский смех, который заставил остановиться в дверях. Николай сложил руки на груди и оперся плечом о косяк, разглядывая собравшихся, но так и не определил, чей голос заинтересовал его.

Да и какая, в общем-то, разница. Он хоть и любил шумные компании, но присоединиться сейчас не мог: обещал проконтролировать в саду подготовку к церемонии. Всего три часа осталось.

– Даня, – окликнул он зятя, который пролетал мимо. – Тебя Настасья искала.

– А в какой стороне света она находится? Я уже и на юг сбегал и на север.

– На запад иди, не ошибешься.

Даня с Настей были самой главной гордостью Терехова, его лучшей вселенской инвестицией, которая окупилась с лихвой. Чего еще хотеть от жизни, Большой Босс так и не придумал с тех пор, как «дети» поженились. Всего имелось в достатке, в том числе и приключений. Пока международную корпорацию построил, пока дочку вырастил, пока мужа для нее вырастил, чего только ни начудил.

Дома, в Барвихе, был тренажерный зал для поддержания тонуса, в голове – полет здоровой мысли для поддержания психического здоровья, преемники на работе справлялись хорошо. Не жизнь, а сказка с временными перебивками на мимолетные романы.

Авантюрный дух и оптимизм открывали Терехову много дверей, а если двери не имелось в наличии, то он не шел к цели напролом, как делали многие давно сгинувшие конкуренты. Нет, Николай строил лестницу и, забравшись на облака, перешагивал преграды. Он был энтузиастом, новатором, который занимался технологиями и никогда не оставался один. Его часто называли эксцентричным, но что поделать – это у них семейное. Он «горел» работой, в нем кипела жизнь, несмотря на возраст и тот факт, что скоро станет дедом.

Николай ослабил узел галстука, подкатал рукава белой рубашки и вернулся во двор, захватив граненый стакан с глинтвейном. На поверхности плавала гвоздика, и он вспомнил, как давным-давно – а вроде и недавно – жена добавляла в сухое красное вино тонну специй, сахара, а потом кипятила и радовалась. А он каждый раз притворялся, что плачет от благодарности, а не от того, что переваренная бурда взрывала мозг.

Когда-то жена, узнав о своем смертельном диагнозе, заставила поклясться, что Терехов снова полюбит. Она, будучи прирожденным юристом, даже шутливый документ составила и принудила подписать: «Я, Николай Терехов, обязуюсь найти новую любовь, иначе дух моей жены вернется в виде какого-нибудь вредного существа и испоганит мне жизнь».

Взрывная была. Настя – вылитая мать по характеру, такая же строптивая, но в то же время преданная. А вот внешностью дочка пошла в отца: голубоглазая, блондинистая, тонкая кость и магическая способность есть и не толстеть. Честное слово, магическая! Терехов любил притормозить у «Макдональдса» после работы, но фигуру так и не испортил. Его даже стабильно вносили в топ самых привлекательных богатых холостяков России. Так что Николай не страдал от недостатка женского внимания. Он страдал от его избытка. Не понимали охотницы, что ловить им нечего. Да, он овдовел больше десяти лет назад, но будучи однолюбом, не мог представить рядом другую женщину. Была череда их – чужих лиц, чужого голоса и отсутствия обязательств, а вот жениться снова он отказывался. Нельзя подменить настоящее чувство тенью, иначе жизнь потеряет вкус и смысл.