Сандра Мэй - Флирт на грани фола

– Скажите, а этот Александер… он не ухаживал за вами?

Моника немедленно сбилась и покраснела.

– Ой, что вы! Потом, он же абсолютно помешан на своих рыбках, это же видно.

– То есть его вычеркиваем…

– Откуда?

– Из списка ваших потенциальных жертв.

– Как… ких жертв?

Доктор подался вперед и проникновенно уставился в глаза розовой и хорошенькой Монике.

– Хотите навсегда избавиться от своих проблем? Так слушайтесь меня! Вы за четыре дня совершили гигантский скачок. Передо мной сидит симпатичная девица, с фигуркой, с личиком, с ножками…

– Доктор, я…

– Но мои планы простираются дальше. Эту девицу все еще легко смутить, сбить с толку, невольно обидеть – и тогда прежняя закомплексованная старая дева вернется обратно. Хотите, чтоб она вернулась?!

– Нет!!!

– Ответ правильный. Вот вам окончательный рецепт вашего выздоровления: с завтрашнего дня мы с вами будем по телефону говорить обо всем, самом для вас немыслимом и стыдном. Об отношениях между женщиной и мужчиной. О вашем первом сексуальном опыте. О ваших бойфрендах. Об измене и разочаровании.

– Но я не…

– Молчите. Я не позвоню вам больше. Вы позвоните мне сами, завтра. Если действительно хотите, чтобы все кончилось.

– Я хочу, но…

– А в понедельник на работу придет холодная и властная покорительница чужих сердец. Ее будут звать Моника, просто Моника, без всяких фамилий. И задание у нее будет только одно: свести с ума мужчину, который раньше не обращал на нее ровным счетом никакого внимания. Если это удастся – значит, я хороший специалист, и вы полностью здоровы. Если нет… говорят, неудачный опыт тоже не бывает бесполезным. До завтра!

Ночь она, разумеется, не спала. Ворочалась без сна, пиная кулаками подушку. В голове проносились странные, чужие, совсем новые для нее мысли и воспоминания… нет, воспоминания как раз были очень даже ее. Даже чересчур ее. Если вы понимаете…

Для викторианской эпохи она была вполне пригодна. Скажем, в роли бонны или приживалки. Учитывая изменения во внешнем облике – даже в роли подружки романтической героини, бедной, честной и до ужаса неинтересной потенциальной старой девы.

В эпоху великих королей и европейских революций амплуа у нее было бы, пожалуй, то же самое, а вот по сути… Тогда девственность и целомудрие практически вообще нигде не встречались, даже в монастырях. Что же до Америки… ну да, пуританские женщины славились строгостью нравов, но ведь и к институту брака подходили столь же сурово: если ты не готова стать женой и матерью, то зачем ты нужна на этой земле?

Конец двадцатого столетия, на который пришлась юность Моники Слай, вообще не относился к этой проблеме, как к проблеме. Самой собой подразумевалось, что на выпускном балу в школе соотношение девиц и не-девиц колеблется в пределах «один к пяти – один к четырем», да и то благодаря такой уловке человечества, как петтинг. СОВСЕМ уж ничего не знающих о сексе девушек не бывает – так, по крайней мере, утверждает статистика, а статистика знает все.

Однако согласно той же статистике, на каждое самое незыблемое правило находится хоть одно исключение, и Моника Слай приняла эту неблагодарную роль на себя.

В школе за ней никто не ухаживал, тут и вспоминать нечего. Обо всех физиологических тонкостях собственного развития она узнала из книги, которую выкрала из маминого книжного шкафа. Читала она исключительно в туалете, поздней ночью, смущаясь и краснея отчаянным багрянцем праведницы, сознательно совершающей грехопадение.

Интересно, что Дрю, несколькими годами позже достигшая того же состояния, нимало не смущалась и осмеливалась обсуждать – О УЖАС! – собственную физиологию с мамой за завтраком. И книга Дрю не пригодилась, она и так все откуда-то знала. Вероятно, и про секс тоже.

Да, так вот. Секс. Теоретические познания у Моники имелись, куда ж без них в наше-то время, да при уровне развития наружной рекламы! Фильмы, опять же. Только вот Моника единственная из всей семьи, как дура, бочком выходила из комнаты, когда начинались сцены с «обнаженкой». Таким образом, секс для нее долгое время ассоциировался с пыхтением, сопением и невнятными фразами типа «О да! Нет! Да! Не останавливайся! Я хочу быть твоей (твоим) в эту ночь!».

С точки зрения логики, это было не вполне нормально, так как несколько суживало сферу духовного общения при означенном процессе, а это неверно, так как всем известно, что любовь – это прежде всего духовное единение двух человек. Неужели Байрон и Шелли тоже ограничивались междометиями? И что в таком случае сподвигло их на создание бессмертных строк о любви?

Маму спросить было стыдно, папу – немыслимо, Энди – сами понимаете, а Дрю – о, к Дрю Моника не обратилась бы даже под пыткой. При нулевом интеллекте Дрю обладала воистину звериным инстинктом на возможность уязвить и унизить любое существо женского пола, особенно старшую сестру. Монику Дрю считала позором рода человеческого, относясь с презрительным пренебрежением. Нет, Дрю здесь никак не годилась.

К двадцати одному году, обретя статус избирателя, в сексуальном плане Моника оставалась чиста и невинна, как дитя, причем дитя, выросшее не в городе, а в деревне, да еще и полной сиротой. В колледже она – к удивлению однокурсников и однокурсниц – действительно училась, потом были курсы, на которых было тем более не до романов. Придя же в «Бэгшо Индепендент», Моника и захотела бы – не смогла заинтересоваться подобным бесстыдством. Зверь по имени «Профессиональная Этика» был, правда, в значительной степени укрощен самим Мэтьюсом Карлайлом, женившимся на собственной сотруднице, но ведь и они предварительно уволились, а потом уже… того-этого… Нет, ну, наверное, того-этого еще до того, как уволились, но… В общем, ясно. Никому не позволено крутить шашни на работе.

И тут это дикое задание доктора Пардью! Заинтересовать того, кто не обращал на нее никакого внимания. Разбить ему сердце. Стать холодной и бессердечной красавицей, равнодушно переступающей через корчащиеся тела страдающих мужчин. Смешно!

Что касается кандидатур, тут выбор был большой. На Монику Слай НИКТО не обращал внимания. Ни мужчины, ни женщины, ни контролеры в автобусах. То есть чисто теоретически начинать можно было с любого.

Скажем, с мистера О’Коннелли, счетовода из отдела статистики деловых соглашений. Или с охранника Лэнса. Или с уборщика Чжана. Одна беда: этих мужчин (шестьдесят восемь, сорок три и девятнадцать лет соответственно) Моника видела не так уж часто, в силу специфики службы. Собственно, она вообще видела более или менее постоянно деловых партнеров «Бэгшо Индепендент», а совсем постоянно… Хьюго Бэгшо!

Здесь ее прошиб пот – сначала холодный, потом горячий, потом Моника в полной темноте залилась румянцем, сморщилась, как от зубной боли, затрясла головой и, наконец, издала стон, полный муки и тоски.