Люси Дейн - Вечер в переулке Грез

Потянув носом воздух, Мерси с омерзением поморщилась. Снова этот отвратительный запах!

В последний год он превратился для Мерси в наваждение. Расползаясь по дому, проникал в малейшие щели, охотно присоединялся к сквознякам и прочим потокам воздуха и всюду курсировал с ними. От него не было спасения. Появляясь, он тут же отравлял собой всю домашнюю атмосферу вне зависимости от того, где находился его источник – на кухне, в гостиной, в столовой, спальне или снаружи, скажем в палисаднике, – и даже захватывал примыкающую к коттеджу часть переулка Грез, на котором тот стоял. Порой измученная этой гадостью, Мерси чувствовала тошнотворный душок, даже если в действительности он отсутствовал. Впрочем, следы ненавистного запаха – скорее вони, если уж называть вещи своими именами, – полностью никогда не исчезали. Миазмы оказались на удивление въедливыми, а их живучести оставалось лишь позавидовать: сколько Мерси ни проветривала помещения, особых успехов достигнуть не удалось. Да и что толку от подобных усилий, если искоренить источник запаха невозможно? Он появляется регулярно, по нескольку раз в день, причем в разных концах дома. И бороться с ним бесполезно.

Впрочем, бесплодное сражение могло бы прекратиться в один момент, если бы Доррис, мать Мерси, согласилась расстаться со своим дурацким увлечением.

Если бы!

Мерси грустно вздохнула. Если бы мать вообще смогла перебороть себя и стать прежней милой, остроумной и веселой Доррис Бэкинсейл!

Что толку думать об этом, размышлениями делу не поможешь, проплыло в ее голове, пока она одевалась и прихорашивалась перед зеркалом.

Последнее, как всегда, много времени не потребовало: Мерси повезло – она принадлежала к тому редкостному типу людей, которые хорошо выглядят всегда, в любое время суток и при каких угодно обстоятельствах, хоть растолкай их посреди ночи или крикни над ухом «Пожар!», они все равно будут радовать глаз своим внешним видом.

У Мерси были светлые кудрявые волосы длиной до плеч, которые сами укладывались в прическу, стоило лишь тряхнуть головой. Ее загорелое лицо не требовало особого макияжа – румянец был естественным, а цвет кожи настолько приятным, что ей даже в голову не пришло бы воспользоваться, скажем, таким тяжелым косметическим средством, как тональный крем. Пудры в косметичке Мерси также не было. Присутствовала лишь губная помада в двух вариантах – бесцветная, так называемая гигиеническая, и приглушенного вишневого оттенка. Находилась там еще тушь для ресниц, но ее Мерси тоже применяла нечасто. Дело в том, что у нее отсутствовала еще одна проблема, часто досаждающая блондинкам, – светлые брови и ресницы. У Мерси упомянутые детали внешности были темными. И если ей случалось подкрашивать ресницы, то изредка и лишь чуть-чуть, одни кончики.

Вот и сейчас она накинула летнее трикотажное платье – одежку, требующую идеальной фигуры, которой Мерси, к счастью, обладала, – раза два провела расческой по волосам, и на том приготовления к выходу завершились.

Настроение же ее так и не улучшилось. Как почти каждая красивая девушка, Мерси частенько вертелась перед зеркалом, и лицезрение собственного отражения порой действовало на нее как сеанс психотерапии. Иной раз у нее мелькала мысль, что, когда она войдет в возраст и лишится большей части привлекательности, эффект от подобного времяпрепровождения изменится в худшую сторону. Но старость в настоящий момент казалась такой далекой…

И вот сегодня, едва ли не впервые за всю свою, впрочем не такую уж и долгую жизнь – потому что в этом году ей исполнилось всего двадцать три, – Мерси не испытала привычных позитивных ощущений при виде своего зеркального отражения. Виной тому был ненавистный запах, лишь усиливший накопившееся за последний год раздражение. Да и усталость тоже, ведь сражаться с трудностями приходилось почти в одиночку. А ведь для девушки ее возраста это не такая легкая задача.

Продолжая морщиться, но, тем не менее, поминутно принюхиваясь, Мерси спустилась в коридор. Здесь запах ощущался сильнее, однако определить, откуда он идет, по-прежнему было трудно.

Она двинулась вперед, заглядывая в каждую комнату. В гостиной никого не оказалось, в столовой тоже, следующим был холл, который пустовал. Кабинет, где когда-то работал отец, Мерси сознательно пропустила – искать в этом заброшенном помещении означало напрасно тратить время. Дальше находилась так называемая утренняя комната, где все обычно собирались – особенно по уик-эндам – на совместный завтрак в те времена, когда еще представляли собой семью. Не особенно надеясь, Мерси все же заглянула и сюда, но также никого не обнаружила.

Осталась только кухня – подсобные помещения не в счет, – куда Мерси все равно зашла бы, потому что собиралась перехватить какой-нибудь сандвич, прежде чем отправиться в студию. Сообразив, что именно оттуда, из кухни, дверь которой практически никогда не закрывалась, и плывет в коридор струйка ненавистного запаха, Мерси гневно стиснула кулаки.

Снова! Как будто не было просьб, уговоров, упреков, обид… И как будто с ней, с Мерси, вообще можно не считаться!

Перешагнув порог, она остановилась. Кухня была большая, но не настолько, чтобы в ней можно было затеряться. Поэтому взгляд Мерси сразу остановился на сидящей за квадратным дубовым столом матери. Вернее, на ее руке, левой – потому что, как особа утонченная, мать Мерси, Доррис Бэкинсейл, обычно держала эту гадость именно в левой руке, усматривая в подобной манере какой-то особый шик. Сейчас мерзкая вонючка – иначе ее Мерси про себя и не называла – была изящно зажата между указательным и средним пальцами Доррис. И от нее струйкой вился вверх дымок – да-да, разумеется, речь идет о сигарете! О ненавистном Мерси продукте, изобретенном человечеством ради сомнительного удовольствия вдыхать дым. Что тут приятного, она хоть убей не понимала. Тем не менее независимо от ее желаний ей приходилось регулярно этим заниматься – дышать дымом, который распространяла по дому Доррис.

О, как Мерси ненавидела табачный дух!

Кроме того, она абсолютно не могла постичь – вероятно, в силу того что сама никогда не курила, – как можно быть таким эгоистом, чтобы ради дурацкого пристрастия отравлять существование другим людям. И меньше всего ожидала подобного от собственной матери. А фраза вроде «Потерпишь, ничего с тобой не случится» и вовсе была выше ее понимания. Однако раза два ей уже довелось услышать от Доррис эти слова.

Один только факт, что произносила их собственная мать, приводил Мерси в состояние растерянности. Если бы речь шла о постороннем человеке – о, тут бы она за словом в карман не полезла! Но грубить матери, даже в ответ на ее собственную резкость, Мерси не могла, во всяком случае пока. Что будет дальше, как станут развиваться их отношения, если Доррис не изменит взгляд на жизнь, Мерси не знала.