Паскаль Лене - Анаис

Только круглый дурак может возвыситься до такого великодушия, Винсент. Я, конечно, неправ, что насмехаюсь над тобой, но как иначе?

Под конец муженек сам отправился покупать пакетики с героином. Если любишь кого-нибудь, идешь за ним до конца.

На семилетие ей подарили персидского котенка – красивый комочек из голубой шерсти. Но ей больше нравился пес, однажды забежавший в сад их имения, которого она назвала Томом.

Родители были против этой блохастой псины, которая обязательно испакостит красивую виллу. При соучастии марокканских слуг Анаис поселила Тома в сарайчике садовника. Она воровала для него на кухне еду. Возможно, именно тогда она и выучилась красть. Ее родители так ничего и не заподозрили. Они были не слишком внимательны. Они полностью доверяли Амине, гувернантке дочери.

Том и Амина стали первой семьей Анаис. При помощи хны Амина украшала волосы девочки медной филигранью и превращала ее в настоящую маленькую арабку. Мама Анаис несерьезно и снисходительно относилась к любви, которую марокканская служанка питала к своей «бедной крошке».

Анаис потеряла Амину и Тома, когда господин консул получил назначение в Братиславу. Ей было одиннадцать лет. В этом возрасте «бедные крошки» должны уметь удерживать слезы.

Но почему нельзя увезти Амину и Тома в Братиславу? В одиннадцать лет все-таки мечтаешь о невозможном. Господин консул ограничился улыбкой. Мама сказала, что Амина и Том должны остаться дома, в своей стране: было бы немилосердно лишать их своих привычек, климата, жаркого солнца, бывшего их единственным богатством.

Кто посмел бы утверждать обратное?

Она уже не помнит, когда видела отца в последний раз. И в какой стране.

А мать она встретила в Париже. Супруга консула приехала за покупками. Соблюдать свой ранг – не простое дело, когда живешь среди испанцев, смешавшихся с неграми и индейцами.

Мать и дочь взаимно осведомились о здоровье. Мать слегка разговорилась, поделилась своими планами, заботами: твой отец себя не бережет. Жизнь там скоро станет дороже, чем в Европе. Мы немного скучаем по Парижу, но…

Анаис притворялась, что слушает, а сама подсчитывала месяцы и недели до того, как ей исполнится двадцать один год: в свой день рождения она напишет родителям и наконец предъявит им счет. Она уже не верила, что Амина и Том были бы столь несчастны, если бы уехали вместе с ней. Вообще-то она никогда в это не верила.

Она откроет им все, что произошло с тех пор, как ее поручили добрым заботам мсье Чалояна (напомним, человека из очень хорошего общества, несмотря на заковыристую фамилию).

Но, как мы знаем, Анаис отпраздновала свое совершеннолетие в публичном доме Ниццы, ей было недосуг писать письма. В ту ночь, как и во все последующие, клиенты не оставляли ей ни одной свободной минуты: она тоже себя не берегла.

Если бы ее родители желали узнать, что сталось с «бедной крошкой», они могли нанять детектива. Но Анаис было до лампочки, пришла ли такая мысль им в голову. Хотя, кажется, это не слишком опустошило бы карман дипломата. И что бы сделали эти милые люди, если бы обнаружили, что их единственная дочь, их Анаис, с отроческих лет предается разврату? Папа-консул пересек бы океаны, спеша на помощь своей дщери? Пересек бы, но в другую сторону, чтобы окончательно сокрыться от этого стыда.

В каждой семье есть своя тайна, своя драма, свой урод.

Мы дождались вечера, чтобы пойти туда. Я спал на канапе в гостиной. Когда я проснулся под вечер, в квартире я был один. Ты пришел через несколько минут. Вернулся с бензозаправки, где отработал, как обычно. Тебе никогда не нужно было много спать.

Мы выехали из Авиньона, потом с полчаса ехали до первых холмов Альпиль. Ты вырулил на проселок, вившийся между недавно посаженными сосенками. Вскоре мы остановились и пошли дальше пешком.

– Непотушенный окурок, простой осколок стекла – и все вспыхивает, – заметил ты. – Загорается в ту же секунду, и через несколько минут – катастрофа.

Листва трепетала в знойном мареве. Каждое дерево готово было загореться, как свечка. Время от времени лес празднует бог весть какой день рождения.

– Двадцать лет назад было еще хуже, – снова заговорил ты. – Тогда еще между деревьями рос кустарник. Сегодня к этому относятся внимательней.

Ты шел впереди меня по каменистой дороге, которая через неравные промежутки разделялась на более узкие тропинки. Мы пришли к перекрестку, отмеченному большой обуглившейся корягой. Тут ты как будто заколебался:

– Места сильно изменились за это время.

Чуть позже мы вышли к неглубокому оврагу, образующему полянку. На противоположном склоне я заметил почерневшие руины небольшого сооружения из камней и самана. Винсент сказал, что мы пришли, и сел на землю. Поскольку я растерянно оглядывался кругом, как бывает, когда листаешь книгу и не можешь найти страницу, которую точно помнил, он добавил:

– Ни о чем не напоминает, а?

Я согласился, что, действительно, ни о чем…

– Ты стоишь как раз на том месте, где села она. А я был тут, видишь? Сидел на том камне, совсем рядом.

Я снова кивнул. Его слова долетали ко мне сквозь посверкивающее стекло сумерек, в которых стрекотали цикады. Небо было сделано из очень твердого и ломкого материала. Винсент продолжал:

– Я отдал ей пакетики. Все, что купил накануне. Сколько? Уже не помню. Она еще попросила у меня зажигалку. Все остальное – шприц, игла, ложечка и даже немного воды в бутылке – было у нее с собой в холщовой сумке.

– Вы поговорили?

– Все, что мы могли друг другу сказать, мы сказали уже давно. Она попросила меня уйти, вот и все.

– И ты ушел?

– Да. Она не хотела, чтобы я смотрел на нее за этим занятием.

– Ты не попытался ее остановить?

– Нет. Я дал ей слово.

– Не знаю, смог бы я.

– Успокойся, – с усмешкой сказал Винсент. – Тебя никто ни о чем не просил.

Он встал, приглашая меня идти назад. Мы вернулись к машине. По дороге он сказал мне еще:

– Ей нужно было побыть одной, по крайней мере в ту минуту. Она больше не могла подвергаться взглядам, суждениям, желаниям то тех, то других. Я, наконец, понял, до какой степени ей нужно было побыть одной, единственный раз в жизни. Это и дало мне силы оставить ее. Когда я пришел к машине, то увидел дым, который начал подниматься вон там, над верхушками деревьев, и понял, что Анаис получила избавление.