Кейт Доули - Однажды ты полюбишь

Седрик всерьез забеспокоился. Еще не хватало, чтобы его подопечная получила сердечный приступ в его присутствии!

Какой сердечный приступ?! Ей всего-то двадцать шесть лет!

Но противный голосок сомнения, живущий в каждом из нас, тихо прошептал на ухо:

– Сейчас и в двадцать умудряются умирать от сердечных приступов. А ей уже двадцать шесть…

Седрик тяжело вздохнул и подошел к двери в ванную комнату. Осторожно, чуть касаясь костяшками пальцев дерева, он постучал, но ответа не получил. Тогда Седрик постучал сильнее и спросил:

– Энн, с вами все в порядке?

И опять он не дождался ответа. Теперь уже Седрик испугался не на шутку. Перед глазами вставали всяческие ужасы: от бездыханного тела Энн до внезапного появления маньяка, которым он ее старательно, но безрезультатно запугивал.

– Энн, откликнитесь, пожалуйста! Если вы будете молчать, мне придется выломать дверь! – пригрозил он.

И вновь ему никто не ответил.

Седрик пожал плечами, пробормотал что-то вроде «я предупредил вас» и налег всем телом на дверь. Дверь, запертая с той стороны на удивительно крепкую щеколду, конечно же не открылась. Седрик еще раз тяжело вздохнул и, взяв разгон в несколько шагов, вышиб ее плечом.

Но ни бездыханного тела, ни тем более маньяка в ванной не оказалось. Седрик почти не удивился, увидев пустую душевую кабинку с мокрым полотенцем на полу и открытое окно. Он подошел к нему и внимательно посмотрел вниз. Энн, лежащей с переломанными ногами без сознания, на асфальте не оказалось. Это уже в некоторой степени утешало: его подопечная цела и невредима.

Тогда сержант внимательно осмотрел внешнюю стену возле окна.

Тяжелый кулак, как символ разочарования и безнадежности сложившейся ситуации, опустился на подоконник. Сегодня впервые в жизни сержант Седрик Гроувер, в принципе не признающий насилие над женщинами и детьми, понял чувства мужей-тиранов: ему ужасно захотелось ударить мисс Ланкастер.

Эта женщина сведет его с ума!

Седрик еще разок тяжело вздохнул, представив, какой нагоняй он получит от начальства, закрыл кран, отжал полотенце и повесил его сушиться. Сержант, несмотря на свою нервозность, был очень педантичным и аккуратным человеком. Он терпеть не мог беспорядка в любых его проявлениях. И даже то, что Энн все же сбежала из-под его надзора, не могло заставить Седрика бросить все, как есть.

Все же Энн весьма безалаберная особа! Оставить воду включенной, а полотенце бросить на пол! А вдруг оно бы заткнуло слив? А вдруг бы вода не просачивалась сквозь полотенце? Она ведь могла устроить самый настоящий потоп. Потом пришлось бы платить жильцам нижних этажей за восстановление квартир. Еще могло проводку замкнуть, вообще пожар бы случился. Теперь-то я понимаю, почему Энн так безразлично относится к своей безопасности. Любая другая на ее месте сидела бы дома и носа не высовывала. Еще бы и умоляла меня остаться с ней на ночь. А эта…

Седрик безнадежно махнул рукой и выключил свет в ванной. Через минуту он покинул квартиру Энн.

Если бы Энн узнала о подобной заботе, она, без всякого сомнения, устыдилась бы своего поведения.

Но она и не думала о том, что чувствует сейчас обманутый сержант. Энн мчалась через весенний ясный день рядом с любимым мужчиной. Ярко светило солнце в безоблачном, чисто умытом небе, и никакие проблемы не могли догнать ее.

Темно-синий «дефендер» Фредерика быстро бежал мило небольших коттеджей, увитых плющом, и вольно раскинувшихся полей.

Ветер из открытого окна ерошил волосы Энн и взбивал их во что-то воздушно-удивительное. Она вдруг рассмеялась.

Фредерик с улыбкой посмотрел на нее.

– Тебе нравится? – спросил он.

– Да, все просто чудесно, так чудесно, как может быть только в сказке.

– Не хотел бы я, чтобы все это было сказкой! – признался Фредерик.

– Почему же?

– Потому что сказки оканчиваются смертью героев.

– У тебя сегодня дурное настроение! – попеняла ему Энн. – Сказки всегда оканчиваются хорошо: они жили долго.

– И умерли в один день. Или просто умерли.

– Но ведь жили! И жили счастливо. Вот уж не думала, что ты пессимист!

– Я просто очень устал за последние дни, – признался Фредерик. – Как только я окажусь в своем маленьком милом домике, я сразу же приду в себя. Вот увидишь, к вечеру от моего дурного настроения не останется и следа.

– А что это за место?

– Какое?

– Ну то, куда мы едем?

– Это дом моего дедушки.

– Опять наследство! – Энн возвела глаза к небу.

– Никаких трагических историй, – поспешил успокоить ее Фредерик. – Все как у людей: еще лет за десять до смерти деда я знал, что дом достанется мне. Дедушка его очень любил и видел, что из всей семьи только я его люблю так же сильно.

– У тебя большая семья?

– Ох! – Фредерик притворно горько вздохнул. – У меня трое братьев, две сестры, а о кузинах и кузенах и говорить не хочется: семьи мои родителей тоже были многодетными, поскольку дети считались высшим счастьем. Так что, как только семья собирается на Рождество, чей-то юбилей или свадьбу, получается просто вавилонское столпотворение. Тебе они понравятся. Скоро я вас познакомлю.

Энн вспыхнула, понимая, что это значит.

– А… а где находится этот твой дом?

– Я же говорил тебе: посреди озера. Там был крохотный островок, на котором какой-то любитель тишины построил небольшой деревянный домик. Мой дед его улучшил и расширил. Но островок так и остался посреди озера. Это потрясающе красивое место. Я уверен, ты его полюбишь. Это место, где можно просто молчать в одиночестве.

– Ты любишь одиночество? – удивилась Энн.

Фредерик с его длинными волосами и рваными джинсами не походил на любителя спокойного и размеренного времяпрепровождения. Скорее, он был похож на любителя шумных компаний.

– Я больше похож на байкера? – улыбнувшись, спросил он.

– Нет, ты больше похож на… Не знаю, на кого похож! – Энн рассмеялась. – Ни на кого! Таких, как ты, больше нет.

– Таких, как ты, больше нет, – повторил Фредерик.

Энн так и не поняла, то ли он пробует эти слова на вкус, то ли говорит ей то же самое. Она не решилась уточнить и, смутившись, замолчала.

– Ты видела картины Босха? – неожиданно спросил Фредерик, внимательно следя за дорогой.

– Конечно. Не могу сказать, что мне понравилось. – Энн поёжилась, вспомнив, как долго стояла перед полотном и пыталась разобраться, что же автор хотел сказать всеми этими искореженными нечеловеческой мукой фигурами.

– Может быть, ты просто неправильно смотрела? – предположил Фредерик. – В страданиях, как и в тишине, есть своя красота…

Энн скривилась.

– Никогда не замечала красоты в страданиях!

– Я научу тебя правильно смотреть, – пообещал Фредерик.