Александр Ермак - Записки озабоченного (Гормональный репортаж)

Когда я двинулся на выход, девушка все еще была в магазине — возилась с сумкой: что-то перекладывала, утрамбовывала. Шагнула за порог буквально у меня под носом.

Я придержал дверь:

— Пожалуйста.

Она усмехнулась:

— Еще раз спасибо.

И тут же споткнулась. Чуть не упала в тамбуре.

Пришлось подхватить ее под локоть:

— Я не виноват.

Девушка снова усмехнулась:

— Что вы, я не думаю на вас. Просто день, видимо, такой…

Свел ее со ступенек:

— До дома сами дойдете?

Она кивнула:

— Дойду.

Я проводил ее взглядом. Немного прихрамывает. А ножки-то у нее ничего. Хотя на одной вон какая царапина. Но в целом весьма привлекательные. А еще красивые рыжие волосы. И вежливая какая. Пошутила, когда я ей на ногу наступил. Могла бы и обругать. Наверное, все по жизни легко переживает: «Просто день, видимо, такой…» Приятный голос…

Да, совсем недавно инцидент мог бы послужить прекрасным поводом для знакомства с этой привлекательной особой. Предложил бы ей поднести сумку до дома. Проводил бы. Слово за слово, пальчиками по столу…

Но сейчас мне нужна только работа. Пока вполне хватит и настенной Мерлин.

В общем, я тут же забыл о подранке. Весь ушел в работу над первой частью репортажа. Назвал ее «Весенний синдром». По времени года, когда неудержимо хочется.

Пишу и думаю, что рано ведь распрощался со всеми приснопамятными женщинами. Запечатлеваю буквы, но за ними вижу знакомые тела. Алена — девушка с распущенной косой. Галя — такая маленькая грудь и губы алые как маки. Копьегрудая Катя…

Три дня я писал, как угорелый. На четвертый проснулся почему-то без уже ставшего привычным рабочего настроения. Заметил вдруг, что постель моя как-то чересчур широка для одного. Тут же представилось рядом хорошенькое тельце…

Усилием воли я отогнал эротические видения. Умывшись и перекусив, усадил себя за стол. Пишу, пишу, пишу. Хотя темп упал, а слова подбираются с определенным трудом. Но я упорно продвигаюсь вперед.

А ночью мне приснилась Мерлин. Свет фонаря освещал ее в упор как прожектор. Ветер играл роскошными светлыми волосами, распахивал шубку, пробегал по рвущимся из-под белого платья груди и бедрам…

Что ж, утром я перевернул ее портрет лицом к стене:

— Прости, Мерлин. Но мне нельзя отвлекаться.

Вспоминаю свои озабоченные визиты, связанные с ними мысли и чувства. И пишу, пишу, пишу без остановки:

«Всех тянет в кровать или в кусты. Да, народ поголовно притворяется, что его не тянет, что у него не чешется. А мужики так глазами и клацают, а бабы так и вертят всем, что вертится. А на словах: „Думаю, конечно, в первую очередь о семье, о работе, о любви, о дружбе…“ Ага, прежде всего всех заботит одно — хорошенькая случка.

Все только притворяются. Говорят одно, а чувствуют внизу — другое, теплое, разгорающееся. Самые убогие пытаются гасить свою страсть изнуряющими молитвами, садово-огородным истязанием, лекарствами, наконец. А нормальные люди просто следуют природе, которая, как известно, мудра, и если предписала человеку заниматься этим, то никуда не денешься — возьмешься за гуж…»

Пишу, а мужчина во мне проявляется все яростнее. Плоть вновь требует своего. Как и тогда, когда я был непосредственным героем своего репортажа.

Персонажи различных произведений в таких случаях рубят дрова, поднимают штангу, бегут трусцой по городскому смогу. Я же, покурив и окинув взором остатки своих продприпасов, подался по магазинам. Мясной, молочный, хлебный… Напоследок — в овощной.

Вышел из магазина и остановился. Поставив сумку с картошкой у ног, закурил. И тут же поймал себя на мысли, что жду чего-то. Или кого-то?

— А?

Я сплюнул и пошел домой.

На следующий день мне вдруг срочно потребовалась морковка. Мог бы, наверное, обойтись и без этого рыжего овоща. Но в перерыве между работой все-таки сбегал в знакомый магазин.

Остановившись на выходе, снова рассердился на себя. Стоило ли отвлекаться из-за этой рыжей морковки?

Но еще через день, когда я закончил работать над первой частью, мне вновь приспичило в овощной. На этот раз — за виноградом. Его продавали и в ларьке прямо у дома. Но я потащился к магазину.

И сдался:

— Стой спокойно. Кури. Может и увидишь своего подранка.

Я не понимал, почему, зачем хочу на нее посмотреть. Ведь та рыжая девушка, хотя и симпатичная, все же не «Мисс-столица». Да может эта овощная незнакомка вообще замужем? Я, ведь, глядя на ее икроножную царапину, и не подумал посмотреть на руку, на безымянный палец. А там вполне могло предупреждать обручальное кольцо.

Но все же решил: раз хочется увидеть, то увижу. Посмотрю издалека, успокоюсь и вернусь к работе. Меня ждет репортаж, часть вторая «С шашкой наголо!». А я вот жду ЕЕ.

Но выкурил шесть сигарет напрасно. Девушка не появилась.

Со злости я не ходил в овощной несколько дней. А когда снова пошел, то, купив картофана, отправился не домой, а по другим магазинам. Она же, как и я, питается еще чем-то, кроме овощей. Значит, так шанс наткнуться на нее будет выше.

Я крутил головой в магазинах, пока не вспомнил, что встретил ее в выходной день утром. А в другое время она ведь наверняка на работе. И тогда за покупками точно пойдет снова в субботу или в воскресение. Если, конечно, живет в нашем районе и не оказалась в тот день в овощном случайно. Мало ли что.

Так, сегодня среда. Я пропустил одни выходные. А до новых еще два дня. Что ж, работаем над второй частью.

Не знаю, что вдруг на меня нашло, но я писал с убежденностью, что закончить эту часть необходимо именно за эти два дня. Не позже. И я работал. Что-то жевал. Проваливался в черный квадрат сна. И снова писал, писал, писал. Про Любу, выставившую ребенка из квартиры на время «общения» со мной. Про красивый круп Наташки в фанерном домике. Про мокрые объятия с Русалкой в ванной:

«…Расстегиваю мокрую рубашку. Долго вожусь с прилипшим к ее телу, запутавшимся в мокрой майке лифчиком.

Да, в этой возне, в ожидании есть, конечно, свое удовольствие. В сухом бы виде раз-раз и готово к употреблению. А так томишься, изнемогаешь.

Наконец, мне на руки выпадают две приличные груди, по которым текут теплые струйки воды. Берусь за ремень ее брюк. Но она отводит мои руки. Начинает расстегивать мне джинсы. Долго-долго борется с железными пуговицами.

Наконец, расстегнулась одна. Вторая. Третья. Четвертая. Русалка опускается на колени и с трудом сдирает вниз задубевшие от воды джинсы. Зубами стягивает с меня трусы…»

Точка, точка, запятая… И еще страницы. И еще абзац. И еще точка. Большая. Вторая часть закончена.

Отваливаюсь на спинку кресла и гляжу на календарь, на часы — сегодня суббота, девять часов утра:

— Успел!!!

Я перевернул портрет Мерлин лицом к себе. Поцеловал ее в губы: