Саманта Байард - Полночная жара

Бриджет понимала, что Роберт Кларк потерял возможность бороться за пост главы правительства, но при этом сохранил честное имя. И, главное, никто не сможет теперь дергать его за ниточки, превратив в марионетку. Бриджет все-таки смогла исполнить свою мечту и помочь дяде Роберту. Правда, совсем не так, как это ей поначалу представлялось…

Тем временем они подъехали к особняку. Эндрю помог ей выйти из машины. Держа под руку, довел до дверей, открыл их перед ней. Бриджет первой переступила порог и услышала сквозь свои мысли его голос:

– Я решил, что наш предстоящий разговор не будет для тебя неожиданным. Поэтому приготовил сюрприз.

Он завел ее в огромную кухню.

– Прекрати, ты как маленький ребенок, – сказала она, усмехнувшись.

– А вот мне не кажется, что я ребенок, потому что дети не могут делать вот так! – И он закружил Бриджет, вальсируя. – А еще они не могут делать вот так! – повторил он и, остановившись, прижал ее к себе и поцеловал. Затем объявил, указав взглядом на стол: – Смотри, у меня для тебя подарок.

– Эндрю! Где ты нашел это? – Она не смогла сдержать слез, увидев на столе фарфоровую вазочку для печенья в виде ослика. – Трудно поверить, но именно такой я себе ее и представляла.

– Я сначала подумал, что раздобыть где-либо эту штуку просто невозможно. Но три часа гонок по антикварным магазинам дали свои результаты, и вот последняя вазочка из всей коллекции – твоя. Тебе правда нравится?

– Очень, – сказала Бриджет, утирая слезы салфеткой. – Я люблю тебя!

Его лицо сияло таким счастьем, что ей пришлось сдерживать себя, чтобы не разрыдаться от восторга.

– Я тоже люблю тебя, Бриджет Винсен, – произнес он торжественно. – Ты выйдешь за меня замуж?

– А если я скажу «нет», то ты все равно подаришь мне этого ослика? – спросила она, потому что если бы в этот момент промолчала, не сказав что-нибудь смешное, то просто залила бы весь дом слезами счастья.

– Еще чего! – строго возразил он. – К тому же ты тогда не получишь то, что внутри. Сними крышку.

– Там печенье? – спросила Бриджет, послушно выполнив то, о чем он ее просил, и в руках у нее оказалась маленькая коробочка из слоновой кости. – О, Эндрю! – воскликнула она, открыв ее и увидев золотое кольцо.

Боттомли достал его из коробочки. Сквозь слезы Бриджет увидела, как сверкнул бриллиант. Эндрю торжественно преклонил колено, надел кольцо ей на палец и поцеловал руку.

– Вазочка твоя. И кольцо тоже. И дом – он тоже твой. Выходи за всех нас!

– Конечно. Конечно, я выйду за тебя. И за вас. За всех вас, – пообещала, сияя от счастья, Бриджет и протянула руки, чтобы он встал.

Но Эндрю не сдвинулся, а поднял вверх палец и сказал:

– Последний вопрос. Можно на нашей свадьбе мы подадим спагетти с мясным соусом?

– О, как я люблю тебя, Эндрю! – воскликнула она.

Ранним утром в особняке, принадлежавшем еще совсем недавно посольству Далмации, светилось единственное окно. Бриджет в рубашке Эндрю, застегнутой лишь на пару пуговиц, сидела в кухне, ничего перед собой не видя, удивленно и восторженно покачивая головой. В этот момент она ощущала только переполнявшее ее счастье.

События прошлого вечера и ночи не отпускали ее, заставляя переживать все заново. Да, был приезд в дом, который ждал их, была вазочка в виде ослика, о которой она мечтала, и золотое кольцо с бриллиантом, и признание Эндрю в любви, и предложение руки и сердца. И была голодная мольба его глаз, руки, нетерпеливо раздевавшие ее, губы, не устававшие целовать все, что у нее оказывалось обнаженным. Она сама, изнемогая от желания, помогла ему сбросить его смокинг, рубашку… Это происходило в спальне на втором этаже. Постель была широкой. Мягкий свет двух больших ламп под зелеными абажурами – одна стояла на высоком комоде, другая на изящном полированном столике – придавал комнате с задернутыми гардинами уютный полумрак. Бриджет помнила в мельчайших подробностях, сколько раз и как Эндрю брал ее. Оба потом заснули далеко за полночь, обнявшись в блаженном изнеможении. И теперь она ощущала себя его половиной. И знала, что то же самое по отношению к ней чувствовал он.

– Привет! – Его голос заставил Бриджет вернуться в действительность. – Не пугай меня. Я уж думал, что повторилась история с моей бабушкой, когда она утром проснулась, а мужа в постели нет…

– Размечтался, – поддразнила его Бриджет. – Мы теперь друг от друга никуда не денемся.

Аспирантке Надин Эшборн, Исторический факультет, МГУ, Москва, СССР.

Привет, моя милая мисс Импульсивность!

Прости, что не писала так долго. Всё – малыши. Сначала заболела твоя крестница. Скарлатина была очень тяжелой. Мы с Эндрю тряслись от ужаса почти месяц – ждали осложнений. Все обошлось, но как только выздоровела Надин, тут же заболели мальчики, сначала Том, а потом и Эндрю. И это тянулось месяца три с небольшими перерывами. Теперь, слава Богу, все позади. Дети передают тебе привет. Эндрю-старший просил узнать, считаешь ли ты его до сих пор мистером Поцелуй года?

Надин, дорогая! Так хочется хоть одним глазком поглядеть на тебя. Как тебе нравится в Москве? Не холодно ли у вас там, не одиноко ли тебе? Впрочем, ты наверняка завела себе подружку, чтоб было кем командовать. А может, познакомилась с каким-нибудь русским парнем…

Представляю себе, как ты ворчишь, читая эти строки: «К черту Надин, к черту Москву, к черту занятия русской историей! Рассказывай о своей жизни!».

Моя жизнь… Впрочем, твой ненаглядный Лев Толстой сказал об этом так: «Все счастливые семьи счастливы одинаково…» Как можно описать счастье? Ну вот, как ни странно, у меня сейчас гораздо меньше свободного времени, чем восемь лет назад, когда я принимала участие в большой политической игре и хотела помочь дяде Роберту стать премьер-министром. Кстати, мой муж считает, что я могла бы продолжать заниматься политикой и даже пройти в парламент. Но меня это не прельщает.

Гораздо интереснее сидеть у окна и следить, как бегают по лужайке дети, выращивать хризантемы, ждать вечерами, когда Эндрю вернется со службы. Он теперь частенько ворчит, что устал от служебных обязанностей, – надеюсь, ты помнишь, от каких? Ему надоело быть тенью кое-кого… Но в отставку все же не уходит.

Недавно мы вернулись из Лох-Куэйна, ездили на пятую годовщину смерти прабабушки Эндрю – Молли. Там было полно родственников, собрался почти весь клан Боттомли. Мой прекрасный шотландец у себя на родине, в горах, на людях становится совсем другим, то есть более простым и открытым, нежели здесь, в Лондоне, и, кажется, еще больше ощущает себя легендарным Брюсом.

Вот и все. Про счастье и писать-то, в общем, нечего. И пусть так оно будет и дальше. Прости за короткое послание.