Пенни Джордан - Лекарство для двоих

– Извини. Я не подумал, что ты не одна.

Резкие, почти злые слова швырнули ее обратно в действительность. Она мгновенно отпрянула, заливаясь краской стыда и смущения при мысли о том, что она чуть не захотела… что? Оживить эротический миф из своих снов? Попытаться воплотить их в реальную жизнь, умоляя Льюиса заняться с ней любовью?

В полуобморочном состоянии, противная самой себе, Лейси поспешно повернулась к нему спиной, дрожащими пальцами застегнула халат и воинственным жестом скрестила на груди руки, прежде чем обернуться к нему и спросить хриплым голосом:

– У меня нет гостей. Что ты здесь делаешь, Льюис? Чего ты хочешь?

Мечты улетучились, и горькая действительность заняла их место. Губы ее горько скривились. Что бы ни привело к ее дому Льюиса – это, разумеется, не желание заняться с ней любовью.

Может, он опасается, что она проговорится об их давнишнем браке? Что руководило им – вина, страх? Или простое любопытство?

– Ты одна?

Она замерла от недоверия, сквозившего в его тоне. Теперь, окончательно очнувшись от забытья, она начинала понимать, в каком состоянии предстала перед ним, когда открыла дверь.

Даже двадцатилетним Льюис обладал поразительной способностью проникать в тайны женской души, догадываться, как далеко готова зайти та или иная женщина. Лейси это качество всегда приводило в восторг и благоговейное изумление.

Двадцать прожитых лет, конечно же, добавили опыта, и сейчас он, конечно, не сомневается, что она открыла ему дверь на пике физического возбуждения – даже если это возбуждение и исчезло так быстро, что ей самой трудно было в него поверить.

А может, она просто не хотела признать, что испытала его; что спустя двадцать лет она все еще так мучительно, так унизительно возбуждается от одних воспоминаний об их любви. И это при том, что ей прекрасно известна отвратительная фальшь с его стороны, ведь преданность Льюиса была сплошным притворством.

Сколько раз они занимались любовью и она была уверена в том, что он разделяет ее любовь и страсть! И сколько раз при этом он обманывал ее, делая вид, что предан ей душой и телом?

Этот вопрос бесконечно терзал Лейси долгие годы, лишая возможности верить своим чувствам во всем, что касалось мужчин, лишая возможности создать духовную и физическую связь с другим мужчиной.

Понял ли он хоть впоследствии, какой сильный удар нанес ей, какую глубокую рану оставил? Или же его это просто не волновало? Но она его не винила. Она винила себя за то, что поверила в него, в его любовь, в то время как что-то обязательно должно было подсказать ей, что он ее обманывает… А она проглядела этот знак.

Может быть, делая ей предложение, он даже верил в то, что любит ее. А может быть, слишком поздно, уже после свадьбы, осознал, что любви-то и нет.

Лейси приложила ладонь ко лбу. Голова все еще болела, тупая тянущая боль разливалась от затылка вниз, к шее и плечам.

Она стояла вполоборота к Льюису, когда услышала его слова:

– Ты все еще страдаешь от них… от этих приступов мигрени? – Он говорил как-то странно, хрипло, как будто у него сжалось горло.

Ее горло тоже сжалось, боль тисками охватила все тело.

– Да, по-прежнему, – ответила она, не поворачиваясь к нему лицом. – Но ведь ты пришел сюда не затем, чтобы поговорить о моей мигрени, Льюис? Чего ты хочешь? Нам, в конце концов, обоим известно, что я тебя не интересую.

Лейси вздрогнула, как от удара, услышав предательскую горечь в собственном голосе. Да что же она творит, Господи! Разве ей нужно, чтобы он понял, насколько прошлое мучит ее?

У Льюиса вырвался тихий вздох то ли изумления, то ли отвращения. Лейси хотела повернуться к нему, стать лицом к лицу, сказать, что ему нечего делать здесь, в ее доме. Но ей не хватило мужества, она поняла, что если сейчас посмотрит ему в глаза…

– Я пришел поговорить с тобой о Джессике.

Вот теперь она обернулась. Рывком. Ее глаза, беспокойные и подозрительные, уставились на него. Сердце застучало молотом в ответ на панику, охватившую ее.

Он знает. Наверняка знает. Он догадался… или вычислил… но откуда… как? Когда он ее бросил, она сама не знала, что беременна. А если он тогда догадался, то почему появился сейчас, столько лет спустя? Джессика принадлежит ей… ей одной, твердил обезумевший внутренний голос. И если этот человек считает, что может вот так просто войти в их жизнь…

– Да, о Джессике. Твоя дочь – моя дочь?

Оказывается, все гораздо хуже, чем она могла себе представить. Лейси была совершенно не готова к такому повороту событий.

Тошнотворная волна поднялась изнутри, начинаясь где-то в желудке и дрожью распространяясь по телу.

– Лейси.

Он приближался, она инстинктивно отпрянула и чуть ли не взвизгнула глухим от боли и слез голосом:

– Нет, нет! Не надо! Пожалуйста!

Последнее слово она скорее простонала, чем выкрикнула. Голос ее пресекся, посеревшее лицо исказилось, потому что боль снова взорвалась у нее внутри. А потом она увидела по его лицу, как он изумлен, и осознала, что вытворяет. Она же теперь зрелая женщина, а не ребенок. Как можно опускаться до подобной истерики? В конце концов, что он может сделать им с Джессикой? Ведь Джессика уже не малое дитя, которое можно было бы отнять у матери. Она взрослый человек.

Позади нее снова раздался голос Льюиса, и в его вопросе она услышала отчаянную мольбу:

– Скажи мне, Лейси. Она – мой ребенок? Я должен это знать.

Лейси набрала в легкие побольше воздуха. Потом сделала еще один глубокий вдох. Какой смысл в лжи и увертках? Всю сознательную жизнь она гордилась своей честностью.

– Биологически – да, она твой ребенок! – выкрикнула она. – Но во всех остальных отношениях – нет, она мой ребенок, только мой. Ты даже не знал, что она должна появиться на свет… тебе было все равно. – Она замолчала, в ярости на себя за то, что с такой легкостью сдалась перед натиском эмоций.

– Я не собираюсь отнимать ее у тебя, Лейси, – раздались тихие слова Льюиса. Они лишь подтвердили то, что она и так знала: она выдала ему свой безотчетный страх, свой ужас перед его намерением стать между ней и Джессикой. – Я здесь совсем не для того. Видит Бог, как неприятно мне произносить эти слова, но я был бы рад, если бы она оказалась не моей дочерью.

Он был бы рад, если бы Джессика оказалась не его дочерью. Лейси недоверчиво воззрилась на него, оцепенев от злости или даже ярости. Ей понадобилась не одна секунда, чтобы осознать свою непоследовательность. Откуда взялась эта злость за высказанный им отказ от Джессики? Ведь минуту назад ее приводила в ужас одна мысль, что он может заявить на дочь отцовские права.

– Если ты боишься, что мы станем предъявлять к тебе какие-либо претензии… – холодно начала она.