Кетлин О'Брайен - Запретная страсть

– С ней ничего страшного. У вас обоих все в порядке, – повторила женщина, но ее профессиональный утешающий тон еще больше расстроил Келси. Она вспомнила, как лет двадцать назад машина сбила ее собаку. «Келси, не бойся, у нее все в порядке», – уверял ветеринар. Но он обманывал, собака не выжила.

Когда ощупывавшие ее руки коснулись лодыжек, Келси застонала и сама удивилась этому звуку. С чего мне в голову пришли такие воспоминания? Я не собираюсь умирать. У меня болит голова, но только и всего. Здесь никто не собирается умирать. Никто!

– Он вас не слышит, – прервав поток утешающих фраз, откуда-то сверху раздался мужской голос. – Бедняга потерял сознание.

Руки наконец закончили осмотр ее тела, и Келси услышала, как по мокрой земле зашлепали, удаляясь, шаги.

– С леди все о'кей. Кости целы. Много порезов, наверняка сотрясение мозга. Но ее можно транспортировать. Давайте носилки.

Келси хотела было повернуть голову, хотела посмотреть, но мышцы ей не подчинялись. Она позволила уложить себя на носилки и с удовольствием почувствовала, что ее ноги закутали в теплое одеяло. Теперь голова болела меньше, и, когда носилки покатились по неровной поляне, она даже открыла глаза и блуждающим взглядом посмотрела вокруг.

Верхушки деревьев прыгали на фоне затянутого облаками ночного неба, как будто она смотрела фильм, снятый ручной камерой. На лоб ей упала прохладная капля дождя, сорвавшаяся с ветки. Ноздри уловили странный запах – запах дыма. Непонятно, откуда взялся огонь во время дождя?

Внезапно ею овладел страх. Она сделала попытку увидеть что-то черневшее слева, но от этого движения страшно заболела голова. Брэндон должен быть где-то здесь! Почему он не зовет меня?.. Два слога ее имени были для нее страховочной веревкой, которая спасала ее, не давая провалиться в пустоту.

Позови меня, произнеси мое имя, Брэндон!

Неужели его увезли?

Когда ее подняли в машину «скорой помощи», от яркого света глаза пронзила острая боль, и она зажмурилась. Где он? Почему его не слышно?

Брэндон!

Она заметалась по подушке, поняв, что изо рта у нее вылетает лишь неразборчивый стон. Рядом с ней кто-то сидел и щипал ее за руку. Почему со мной не говорят? Почему мне не сказали, где он?

Брэндон!

Услышав, как завели мотор, она беспомощно дернулась.

Где он?! Я не уеду без него!

Келси всхлипнула и почувствовала на губах вкус крови.

– Больно? – раздался голос, и над ней склонилась тень, заслоняя внутреннее освещение. – Это просто укол, обычная процедура, ничего страшного.

Келси с усилием приоткрыла глаза – яркий свет слепил ее.

– Брэндон, – произнесла она, стараясь, чтобы это слово прозвучало как можно отчетливее, хотя малейшее движение губ причиняло страшную боль. – Что с ним?

– Брэндон? – медленно переспросила женщина в белом халате, которая до этого успокаивала Брэндона и ощупывала Келси. – А который из них был Брэндон?

Жуткая догадка пронзила Келси – женщина употребила прошедшее время. У нее перехватило дыхание. Нет! Нет! Свет переместился в сторону, и лицо врача съежилось.

Напрасно Келси старалась уловить убегающий лучик света. Неужели эта женщина не может отличить Брэндона? Братья такие разные, буквально как солнце и туча.

– Брэндон, – пробормотала она заплетающимся языком, и веки у нее смежились. Перед глазами встал новый образ – образ светловолосого мужчины с искрящимися карими глазами. – Брэндон, – повторила она или подумала, что повторила. – Это тот, который улыбается.

Она хранила в памяти каждую его улыбку, как сладкие яблоки в чулане. Запасала впрок на случай голода.

Но ей отведено было слишком мало времени. Брат ее жениха был археологом и потому редко возвращался к семейным пенатам. Они встретились всего месяц назад, когда, узнав о помолвке Дугласа, он заскочил домой между двумя очередными раскопками, полный желания поздравить брата и познакомиться со своей будущей невесткой.

Келси замечала, что каждая его улыбка становилась новым шагом в их отношениях. А дружба постепенно перерастала в непреодолимое влечение, которое этим вечером с такой силой прорвалось наружу.

Вначале он вежливо улыбался при виде ее – приветливо, оценивающе, как и положено улыбаться невесте своего брата.

Затем начались более теплые улыбки за ужином, когда они встречались взглядами, услышав глупую шутку или выходящую за всякие рамки помпезную сентенцию Дугласа.

За этим последовали улыбки сочувственные – когда он помогал ей справиться с упрямым компьютером, выполняя невыполнимое требование Дугласа уложиться в невозможно короткое время. Или благодарные, когда она учила его сестренку укладывать волосы.

Потом по вечерам, неожиданно встретившись в саду после пробежки, с трудом переводя дыхание, они глядели друг на друга, и он улыбался ей одними глазами.

После этого улыбки стали смущенными, неловкими – когда их руки сталкивались над тарелкой с десертом, когда они задевали друг друга, обходя машину в гараже, когда сидели рядом в темноте и смотрели телевизор, остро ощущая близость друг друга.

И вот в последние несколько дней в его улыбках стало сквозить запретное чувство, это были натянутые улыбки, когда он проходил мимо двери ее спальни, когда с неловкой чопорностью желал доброй ночи и старался не смотреть на вырез ее пеньюара. А нынче вечером он уже не улыбался, они оба не выдержали и отдались неодолимой, неистовой страсти…

– Брэндон, – позвала она еще раз, когда машина тронулась, хотя и понимала, что Брэндон не слышит.

Я потеряла его, потеряла его улыбки, потеряла навсегда! – поняла Келси.

Ночью в больнице гораздо лучше: свет приглушен, белизна не так слепит глаза, теплеет леденящий отблеск металла. А главное, все это видится как в тумане – благодаря болеутоляющим и снотворным.

Утром же солнце нещадно бьет в незанавешенное окно, высвечивая каждый предмет казенной обстановки и заставляя вспомнить о реальности, о которой нет сил думать.

Келси сидела на краю кровати одетая, забыв про щетку в руке, и разглядывала туфли, словно видела их впервые в жизни.

Она не видела их два дня, а может, и больше. Все это время она лежала на койке, завернутая в простыни, забинтованная, благодарная за то, что каждые четыре часа ей делают укол. Сказать, что боль невыносима, было бы неправильно. «Повезло» – так со злостью, будто она намеренно уклонилась от причитающейся ей доли страданий, выразился доктор Джеймс.

У нее было несколько неглубоких порезов на лице и руках, наливающиеся лиловой краской синяки и легкое сотрясение мозга, которое, несмотря на внушительное медицинское название, проявлялось только сильной головной болью. И все.