Гленда Сандерс - Свободная любовь

Скотт, который рассматривал старые открытки, обнаружил ее у колыбели. Улыбка освещала ее лицо, а в глазах танцевали нежные лучики. При виде ее у него сжалось сердце и перехватило дыхание; он почувствовал себя так, словно грудь сдавило железным обручем.

Продолжая улыбаться, она взглянула на него.

— Она прекрасна, правда?

Ему показалось, что пол под его ногами закачался. Он нашел в себе силы кивнуть в ответ, но Дори, похоже, не заметила его неловкости.

— Я только что поняла, что не задумывалась всерьез о детской, зная лишь, что она понадобится.

Он по-прежнему не отвечал, и она по-прежнему, казалось, не замечала этого.

— Я думаю, еще слишком рано покупать... — Наконец, заметив его молчаливость, она нервно рассмеялась. — Конечно, слишком рано. Я еще даже не думала о цветовой гамме.

К ним неслышно приблизилась хозяйка магазина и спросила:

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Я любуюсь этой колыбелькой, — сказала Дори, лаская кончиками пальцев гладкий ободок у изголовья. — Сколько ей лет?

— Около пятидесяти, — ответила владелица. — Лет через пятьдесят она станет антиквариатом.

— Она очаровательна.

— Да. И главное — это ручная работа. Очень жаль, что она не слишком практична.

— Практична?

— Каждый, кто осматривает ее, отмечает, что она нестандартных размеров и для нее потребуется специальный матрасик и подушки. И кроме того, боковины недостаточно высоки, поэтому, как только малыш начнет вставать, ему понадобится стандартная кроватка.

— В каком возрасте это случится?

Женщина пожала плечами.

— В четыре месяца... или в семь? Так много времени прошло с тех пор, как мои дети были маленькими. Я точно не помню, когда они начинают вставать.

Осторожным движением Дори покачала колыбель.

— Когда ребенок из нее вырастет, ее можно оставить в детской и класть в нее кукол и медведей или другие мягкие игрушки.

Хозяйка тепло улыбнулась Дори.

— Покупка антиквариата или старых вещей — дело сердца, это все равно что влюбиться. Кстати, колыбель низкая и вам придется наклоняться, чтобы взять ребенка на руки, но ведь это не важно, не правда ли?

Дори улыбнулась в ответ.

— Конечно, нет. Несмотря ни на что, колыбель прелестна. — И я буду смотреть на нее и видеть в ней спящего ребенка. Потом она мягко рассмеялась. — Я ставлю себя в невыгодное положение при покупке, правда?

— Здесь это не имеет значения, — ответила женщина. — Я заранее проставляю цены. Я стараюсь, чтобы они были справедливыми, но не «торгуюсь». Поэтому вы смело можете доверять мне. Я не подниму цену, поняв, что вы хотите купить ее.

Дори нагнулась, чтобы прочитать ценник на колыбели, и поежилась.

— Это же ручная работа, — произнесла будто в защиту женщина.

— Мы просто ходим и смотрим, — вмешался Скотт. Дори покосилась на него, и он поднял бровь. — Разве не так?

— Да, — неуверенно ответила Дори. — Да, мы только смотрим.

— Если вам еще что-нибудь понравится, я буду у кассы, — проговорила владелица магазина.

Когда она отошла и уже не могла их слышать, Скотт повернулся к Дори.

— Надеюсь, ты не собираешься покупать ее?

— Не знаю. Что-то в ней... она такая славная. — Она провела пальцем по внутренней стороне вырезанного сердца. — Я... Скотт, я чувствую любовь, которую вложил в нее мастер.

— Но хозяйка сказала, что она непрактична.

— Практичность еще не все. Как она сказала, покупать антиквариат — это все равно что влюбиться. Здесь все решает сердце.

— Триста долларов — весьма сердечная сумма.

Бросив на колыбель последний долгий взгляд, Дори пожала плечами и отвернулась.

— Возможно, ты прав.

Скотт обнял ее за плечи, как бы утешая.

— Пойдем. Я хочу показать тебе открытку.

— Спустя несколько минут они зашли в магазин

«Все для рукоделия», где узоры для вышивания украшали высокую елку, а ароматические свечи распространяли в воздухе запах хвои и пряностей. Под деревом были разбросаны игрушечные медведи разных размеров, все тщательно одетые в костюмы конца девятнадцатого — начала двадцатого века.

Дальше стояла корзина, задрапированная коричневой тканью под нору в земле, и вокруг нее разместились десятки зайцев. Большие, средние и маленькие, белые, рыжие, коричневые, все с висячими ушами на розовой атласной подкладке. Мордочка каждого зайца имела свое особое выражение. Дори подняла небольшого рыжего зайца, одетого в комбинезон из хлопка с коленкоровой заплатой под хвостом. Его уши доставали до колен, на мордочке были веснушки и вышитая улыбка, такая перекошенная и простодушная, что невозможно было не улыбнуться в ответ. На нем был ценник в пятьдесят пять долларов.

— Грабеж среди бела дня, — возмутился Скотт.

— Это ручная работа, — пояснила Дори, читая ценник в виде морковки, свисающей с шеи зайца. — Посмотри! Каждому зайцу художник сделал индивидуальную мордочку.

— Все равно это грабеж.

Дори прижала зайца к груди.

— Я обниму его, поцелую и назову Джорджем, — поддразнила она Скотта.

— Ты шутишь. Мы ведь собирались покупать подарки к Рождеству.

— Это и будет рождественским подарком.

— Зайцы вряд ли придутся по вкусу Аделине.

— Это не для Аделины. Это для малыша.

— Для ма?..

Дори бросила на него сердитый взгляд.

— Что случилось, мистер бухгалтер? Ты что, не можешь произнести это слово? Всего два слога. Малыш.

— Дори, будь благоразумна, — сказал Скотт, пытаясь говорить шепотом, чтобы не привлекать внимания других покупателей.

— Мне совсем не хочется быть благоразумной, — прошептала в ответ Дори. — Я не должна быть благоразумной. Я беременна. Матерям прощаются маленькие человеческие сентиментальные чувства. Ты глядел на колыбель и видел только кусок дерева. Я же видела в ней мирно спящего младенца.

Она сунула ему под нос зайца.

— Ты смотришь на этого зайца и видишь только ценник в пятьдесят пять долларов. Я же вижу крошечные ручки, обнимающие его и таскающие за уши. Я вижу ребенка и зайца, лежащих рядом в кроватке.

Вновь прижав зайца к груди, она потрогала его за уши и печально вздохнула.

— Да, Скотт, я собираюсь купить Джорджа для моего ребенка. Нашего ребенка. Но я не собираюсь завертывать его в бумагу. Я посажу его в изголовье своей кровати, чтобы составить ему компанию до того времени, когда появится малыш. И я почувствую себя ближе к ребенку, когда буду обнимать зайца и разговаривать с ним.

Она подавила рыдания.

— Мне нужно с кем-то разговаривать, Скотт. Я совсем одна сейчас, потому что мой лучший в мире друг, словно страус, настойчиво прячет голову в песок и притворяется, что ребенка не существует.

— Дори. Господи, Дори... — Он протянул к ней руку, но она увернулась и бросилась к кассе. Он нагнал ее, когда она встала в очередь, и сказал: — Извини.