Кейт Вудсток - Трезвый расчет

В следующий миг Дик просто подхватил Джилл, перекинул ее через плечо и понес обратно. Джилл замолотила его кулаками по спине.

– Дик Аллен!!!

Дик шлепнул ее по мягкому месту, весьма удачно для этого расположенному.

– Тихо, женщина! А вы расходитесь, люди. Это новые девчонки Жозефины. Им не понравились их комнаты. Теперь мы возвращаем нахалок под крылышко хозяйки и постараемся утешить обеих.

Зеваки ответили дружным хохотом, в котором утонуло яростное шипение Джилл.

Рокко последовал примеру Дика, зато Дина визжала гораздо громче, но Рокко не шлепал ее, а нежно уговаривал:

– Дина, роза моя, не сердись и веди себя тихо!

Войдя в стрип-бар, Дик не останавливаясь прошествовал наверх, все еще не спуская с плеча Джилл. Девицы приветствовали их дружным смехом и воплями. Недовольна была только Жозефина. Она уперла руки в бока и возопила:

– Дик! Что ты, дьявол тебя забери, делаешь?!

– Жози, я собираюсь ненадолго занять твою комнату. Не волнуйся, мы там ничего не сломаем.

– Дик!

– Извини, Жози, но ничем помочь не могу. Я попозже спущусь и все объясню, а до тех пор, умоляю тебя, отвали, ласточка!

Обессилевшая от ярости Джилл успела заметить изумленные и веселые лица танцовщиц, Рокко, Дину, сердитую Жозефину, а затем Дик ногой распахнул дверь в богато и вычурно убранную комнату, вошел, тщательно запер дверь на ключ и наконец поставил Джилл на ноги.

Она немедленно набросилась на него с единственным желанием – убить, убить мерзавца! Дик хладнокровно перехватил ее занесенный кулак и сказал:

– Можешь визжать, драться и кусаться, но сначала ты меня выслушаешь.

Джилл в ярости отшатнулась от него, отвернулась… и замерла на месте.

Вполне естественно, что раньше Джилл Уилбери никогда не приходилось бывать в комнате настоящей шлюхи, да еще и содержательницы подпольного борделя, и теперь это зрелище потрясло ее. Стены были завешаны яркими гобеленами, на которых неизвестный мастер выткал ТАКИЕ сцены, какие не могли привидеться Джилл и в бреду. Девушка обводила комнату глазами, чувствуя, как краска заливает ей и шею, и плечи, и грудь.

Сзади несколько смущенно кашлянул Дик.

– Вкусы у Жози… Жозефины несколько необычны…

– О да!

Комната была красной. Красные занавеси алькова, красный ковер, красные покрывала на огромной кровати, красные бархатные кресла… Даже золото сверкало не так ярко, подчиняясь всепобеждающему алому цвету, чувственному и вызывающему.

На кровати, недавно кем-то смятой, запросто могли разместиться человек пять, не меньше. Воображение, подлое воображение немедленно подсказало Джилл картину: Дик, голый и возбужденный, сжимает в страстных объятиях пышнотелую красотку Жози, и оба стонут, лаская друг друга… так же, как ласкали друг друга Джилл и Дик в последние несколько ночей.

Рука Дика осторожно тронула ее за плечо, но девушка отпрянула. Голос мужчины был тих, но тверд.

– Все так, королева моя золотая, все так и еще намного хуже, чем ты можешь представить. Но ведь я никогда не говорил, что я хороший человек, и никогда не уверял тебя, что не спал с другими женщинами.

– Со многими женщинами…

– О да. Я вряд ли могу их сосчитать. И уж точно не смогу сделать вид, что их не было. Все они останутся со мной, в моей душе, как и прочие мои грехи и преступления. А знаешь, какое из преступлений худшее? То, что я позволил себе полюбить тебя. Этот грех никогда не простится мне ни Богом… ни тобой. Дай мне руку, королева Джилл. Я не могу рассечь свое сердце и вырвать из него любовь к тебе. Я не прошу прощения и не жду его. Нельзя было соблазнять тебя, чистая моя королева, но я худший человек на земле, и я поддался страсти.

Он мягко и нежно взял Джилл за руку, и девушка почувствовала, как тает ее сердце, как плачет и тоскует душа – от любви и печали, от понимания того, что их любви нет места в этом мире…

– Я люблю тебя, Джилл. Я стою перед тобой с открытым сердцем и не хочу больше защищаться. Я люблю тебя. Неужели… неужели ты больше никогда не скажешь мне ни слова?

– Ты меня ударил… по попе! Ты прилюдно назвал нас с Диной шлюхами! Ты орал на всю улицу, что мы из этого борделя!

– А что мне оставалось? Назвать громко твое истинное имя? Если Марк Боумен ищет нас, ему даже не пришлось бы в этом случае рассылать своих шпионов.

Джилл со стоном закрыла лицо руками.

– А что, если кто-нибудь узнал меня? Уилбери хорошо знают в Абертейфи.

Руки Дика мягко легли ей на плечи.

– Нет, Джилл, никто не узнал. Кто признает наследницу Уилбери в девушке, чья одежда в пыли и грязи? Тебе не о чем тревожиться. Я обещал защитить тебя, и я это сделаю.

Джилл кивнула, отводя взгляд и неотрывно глядя на ближайший гобелен. На нем были изображены мужчина и женщина, занимающиеся любовью в очень странной позиции… Спина женщины грозит переломиться, а мужчина… мужчина, кажется, сейчас просто упадет…

– Джилл Уилбери! Ты разнузданная и бессовестная женщина! На что ты смотришь? Вот встречу твоего брата, все ему расскажу, и он побьет тебя.

Джилл опомнилась и отскочила от гобелена. Потом поправила волосы и сердито заметила:

– Какая разница! Он нас обоих побьет, когда узнает, что между нами произошло.

– А зачем ему об этом знать? Я лично не скажу, если ты не скажешь.

Джилл водила пальцем по полированной крышке шкатулки, стоявшей на низком резном столике.

– Дик… Ты этого хочешь, да? Сделать вид, что между нами ничего не было?

Он прерывисто вздохнул и прошептал:

– Нет! Но я преступник и беспутный парень. Тебе решать, ты лучшая из нас двоих. Если ты скажешь, что так нужно, я подчинюсь. Если скажешь, что нам больше не спать вместе, я подчинюсь. Если скажешь…

– Дик. Если бы ты знал, как мне тяжело! Ты прекрасен, ты так хорош, что сердцу больно, когда глаза видят тебя. Я же некрасива. Я всегда была некрасивой, даже в детстве. Потому я и привыкла к этой мысли и смирилась с ней.

И все же я никогда не чувствовала себя такой безобразной, как сейчас, в эту минуту. Наверное, многие женщины чувствуют то же, когда видят гобелены Жозефины…

Дик молча посмотрел на нее, затем отошел к окну и отодвинул тяжелые занавески. Некоторое время он молча смотрел на улицу, а Джилл чувствовала, как что-то умирает внутри нее с каждой секундой этого страшного молчания.

Сейчас он скажет правду. Ту самую, которая ей и без того известна, но от которой она пряталась все эти недолгие дни и ночи.

Он скажет, что она безобразна, что он не хотел обладать ею, потому что она неуклюжа и неопытна, что ни один мужчина на свете не захочет такую некрасивую, уродливую женщину, потому что в мире много других, красивых и желанных…

Вот все и закончилось, Джилл Уилбери. Лучшее, что было в твоей жизни. Никогда не повториться этим безумным ночам, никогда не коснется твоего тела мужская рука, никогда не раздастся твой счастливый стон под сводами спальни. Твою постель не согреет тело мужчины, твое тело не понесет ребенка от семени мужчины, ты даже не узнаешь, каково это – принять в себя это семя!