Хелен Кинг - Любовью за любовь

Энрико усмехнулся.

— Как вы можете судить о моем таланте, если не прочитали ни одной моей книги?

Рейчел смутилась.

— Я сужу по тому, какими тиражами издаются ваши детективы. — Она открыла страницу с выходными данными и провела пальцем по строке, где указывалось количество экземпляров данного издания. — К тому же ваши повести очень нравятся Франческе, а ее вкусу можно доверять.

— А вы сами хотели бы что-нибудь прочитать из моих «гениальных» творений?

— Честно говоря, я никогда не была поклонницей детективного жанра, — призналась Рейчел, — но ваши книги прочитала бы с интересом, хотя бы потому, что я никогда еще не читала книги писателя, с которым лично знакома.

Она опасалась, не прозвучал ли ее ответ не совсем вежливо, но Энрико пришел в восторг от ее тонкого чувства юмора.

Вот и пойми этих итальянцев! Мне стало неловко, что я чуть было не обидела его, а он принял это за остроумную шутку! Или он не совсем правильно понял меня, или снисходительно отнесся к моему высказыванию, подумала Рейчел.

— Надеюсь, вы скоро будете иметь возможность прочитать это, — он кивнул на книжку, — по-английски. Как раз сегодня перед презентацией я принципиально договорился об издании моих книг в Англии с представителем одного из лондонских издательств. Но мне придется еще слетать в Лондон, чтобы подписать договор и уточнить кое-какие детали. Потребуется время на перевод и на издание, но через несколько месяцев, полагаю, вполне можно будет увидеть мои книги на английских прилавках. Вот только не знаю, будут ли они там бестселлерами.

— Почему бы и нет?! Во всех цивилизованных странах криминальные проблемы более или менее одинаковы. А вы будете сами переводить свои книги?

— Нет. Это получится гораздо дольше. Мне легче переводить с английского, а не на английский. К тому же это невыгодно — пока будет переводиться и печататься одна книга, я успею написать другую. — Энрико стал что-то высматривать по сторонам улицы.

— Вы не возражаете, — спросил он у Рейчел, — если мы где-нибудь немного посидим.

У Рейчел еще не померкли воспоминания о вчерашнем ужине, подкрепленные свежими впечатлениями от сегодняшнего фуршета, поэтому снова сидеть в душном, прокуренном помещении ресторана ей не хотелось. Но побыть еще в обществе Энрико было бы очень неплохо. И у нее родилась идея.

— С первого моего приезда в Италию я полюбила итальянское мороженое. Это моя слабость. Не могли бы мы зайти в кафе-мороженое?

— Конечно! Как раз неподалеку есть кафе с богатым выбором мороженого. — Он перестроился в правый ряд, повернул несколько раз и вскоре выехал на хорошо освещенную площадь.

Рейчел подумалось, что она скорее всего здесь бывала, но при вечернем освещении она не узнавала знакомых мест. Кафе ей тоже о чем-то напоминало, но она не стала напрягать память.

Энрико спросил, какое мороженое она любит. Глаза Рейчел разбежались, когда она увидела меню. Некоторых названий она не знала, но большинство сортов были ей известны. Она попросила Энрико заказать ей фисташковое мороженое. Он сделал заказ, добавив к нему ванильное мороженое для себя, два кофе, пирожные и ликер.

В кафе было много молодежи. Девушки и парни сидели за столиками парами и компаниями, шумели, кричали, громко смеялись, пели. Обстановка явно не располагала к тихой, спокойной беседе. Но Энрико и Рейчел нашли уютный столик в самом дальнем углу и, не обращая внимания на шум, говорили, слыша и видя только друг друга.

— По правде сказать, — начал Энрико, — мне уже стали надоедать детективы. Нужно попробовать поменять жанр. Вот возьму и напишу следующий роман про вас.

— Про меня? — искренно изумилась Рейчел. — Но вы про меня ничего не знаете.

— А вот вы мне прямо сейчас все и расскажете о себе.

— А если не расскажу?

— Тогда я все выдумаю.

— Но это уже буду не я.

— Отчего же? Если бы ваш портрет писали три художника — реалист, импрессионист и абстракционист, — то ваши изображения довольно сильно отличались бы друг от друга, но это все равно были бы вы. Просто каждый художник видит вас по-своему. То же относится и к писателям.

— А о чем будет роман?

— О жизни, о любви.

Рейчел погрустнела и задумалась.

— Тогда лучше все придумайте! — тихо, но уверенно произнесла она.

Улыбка исчезла с его лица. Он внимательно посмотрел в ее глаза. Она отвела взгляд. Он накрыл своей ладонью ее руку и мягко, но настойчиво попросил:

— Расскажите, пожалуйста!

И Рейчел доверилась ему, как доверяются врачу. Она рассказала о своей жизни, о семье, о работе, о проблемах, даже — о мечтах и желаниях. Не утаила она и того, что отцом ее ребенка является итальянец, с которым она познакомилась в свой первый приезд в Италию и который не захотел обременять себя семьей. Об одном она умолчала: о том, как пылко была влюблена в него. Сейчас ее чувства к Джанни казались ей восторженно-наивными, и не было смысла вспоминать о них.

Закончив рассказ, Рейчел допила остывший кофе и с грустной улыбкой подвела итог:

— Вот видите, в моей жизни нет ничего интересного для вашего романа.

Он сидел задумавшись, машинально постукивая ложечкой о блюдце.

— Напротив, я уже реально вижу канву романа. Нужно только добавить несколько ярких сюжетных линий и…

— И не забудьте, пожалуйста, про счастливый конец, — напомнила Рейчел.

Как бы ей хотелось, чтобы кто-нибудь, например вот этот писатель, написал хеппи-энд к ее собственной истории любви. Но это только в романах все хорошо кончается…

К их столику подошла молодая официантка, обслуживавшая посетителей кафе в другой части зала. Она долго присматривалась к Энрико, но потом все же решилась спросить, не он ли тот популярный писатель, чьими детективами она просто зачитывается. Энрико пришлось подтвердить ее догадку. Девушка робко попросила автограф. Под руками ничего подходящего не оказалось, и Энрико расписался на салфетке. Девушка поблагодарила его и со счастливым выражением лица, прижимая к груди салфетку, упорхнула из зала.

— Сейчас похвастается подружкам, и их налетит целая стая, — проворчал Энрико. — Вот вам оборотная сторона популярности. Надо спасаться бегством!

Он оставил деньги на столе, и они быстро покинули кафе.

— Энрико, а теперь вы расскажите мне о себе, — попросила Рейчел, когда они отъехали от кафе.

— А что рассказывать? В моей жизни не было ничего замечательного — ни потрясений, ни бурных романов, ни разводов, — ничего. Дожив без жены, без детей до тридцати семи лет, могу считать себя старым холостяком — да я и слыву им среди знакомых, — хотя не прочь избавиться от этого статуса.

— Так в чем же дело?

— Никто не посягает на мою свободу.