Пенни Джордан - Ночь, которой не было

Он почувствовал, как дрожь пронзила девушку, и, увидев выражение, появившееся в ее глазах, выругался сквозь зубы. Она оказалась еще невиннее, чем он думал: наверняка в доме, где она росла, не было ни родных, ни двоюродных братьев и она никогда не видела мужского тела. Теперь, возможно, в любую минуту она примется кричать: «На помощь! Насилуют!» — и все только из-за того, что он хотел продемонстрировать ей, насколько опасным и необдуманным было ее поведение прошлым вечером.

Единственное, чего он не учел, — это реакция собственного тела на ее близость. Просто смешно, что невинная, неопытная малышка с чисто вымытым лицом маленькой девочки, которая явно не в его вкусе, так глубоко и стремительно возбудила его, хотя он всегда гордился своей сдержанностью и полным контролем над чувствами.

Но сейчас, если он отпустит ее…

Мэтт протянул руку, и взял ее ладонь в свою, разжал ее пальцы и положил на свое тело.

Они казались холоднее льда, и их прикосновение было для его плоти таким же шоком, каким было для нее открывшееся ее глазам зрелище. Она попыталась отнять руку, и алые пятна стыда и ужаса запылали на ее щеках.

— Видишь, что ты делаешь со мной, — мягко проговорил он. — Может быть, мне стоит отменить полет в Нью-Йорк, чтобы мы с тобой снова…

Едва он выпустил, ее руку из своей, как она отдернула ее, предпочитая глядеть куда угодно, только не на него, и голос ее прозвучал как-то хрипло и почти придушенно, когда она поспешила ответить отказом.

В действительности он вовсе не собирался отменять полет, а предложил вновь заняться любовью, чтобы закрепить испытанное ею потрясение. Когда она вернется к себе домой, пусть считает, что еще легко отделалась.

Но, посмотрев ей в лицо, Мэтт понял, что необходимо сжалиться и сказать правду: она выглядела такой напуганной и ошеломленной, судорожно прижимая к себе простыню. Тело ее сотрясала дрожь, а глаза казались огромными и совсем темными от пережитых волнений.

— Послушай, — начал, было, он и замолк, услышав звонок телефона в своей спальне. — Оставайся на месте, — приказал он ей, обертывая полотенце вокруг тела.

Когда он вышел из гостевой комнаты, чтобы ответить на звонок, Николь едва поверила своему счастью. Если бы не этот звонок, еще несколько секунд, и…

Она дрожала с головы до ног, снова и снова переживая кошмарный момент, когда полотенце соскользнуло вниз, и она увидела… Она с трудом сглотнула. Так нет же, словно одного зрелища было недостаточно, он еще взял ее руку и положил на свое тело… на ту его часть, которая… которая…

Она слышала его приглушенный голос в соседней комнате. Ее одежда лежала на стуле возле окна, и внезапно Николь поняла, что у нее есть шанс спастись бегством.

Она выбралась из кровати и с лихорадочной быстротой оделась. Сердце ее бешено колотилось, и она застывала каждый раз, когда слышала, как замолкает голос в соседней комнате. Но затем разговор возобновлялся, и вот, наконец, она оделась и бросилась к двери.

Несколько бесценных секунд пришлось потратить на то, чтобы разыскать выход. Когда дверь была найдена, еще несколько мгновений ушло на ознакомление со сложным и незнакомым замком. В конце концов, она прикрыла за собой дверь, оказавшись в небольшом холле, куда выходило еще несколько дверей. Прямо перед ней виднелись дверцы лифта, а чуть в стороне — лестница. Она выбрала лестницу и побежала вниз, с облегчением поняв, что спускаться предстоит недолго — со второго этажа.

Консьерж в вестибюле испуганно уставился на нее, когда она вихрем промчалась мимо его столика и выскочила на улицу.

Стояло ясное, прохладное утро. Николь сообразила, что находится на окраине города, в районе, через который она когда-то проезжала со своим отцом.

К счастью, в ее сумочке было немного денег, а совсем недалеко она заметила остановку автобуса. Вскоре показался автобус. Не обращая внимания на возмущенные крики мотоциклиста, она перебежала дорогу прямо перед его носом и вскочила в автобус, как раз в ту минуту, когда двери уже закрывались.

— Это очень опасно — так вести себя, — выговорил ей кондуктор, когда она платила за проезд.

Услышав подобные слова, Николь засмеялась высоким, почти истерическим смехом, и кондуктор сперва нахмурился, а потом пожал плечами. Эти подростки — кто только их поймет… Глотают наркотики и занимаются, Бог знает чем… Разве можно разобраться, о чем они теперь думают?

Следующие три дня были еще ужаснее из-за колкостей и насмешек Джонатана, который приставал к ней с расспросами о том, что произошло в тот вечер, когда она исчезла вместе с «MX» — так он называл человека, который был известен ей лишь, как «Мэтт» и о котором она не хотела знать больше ничего.

Она выносила насмешки стоически, но однажды Джонатан прицепился к ней в коридоре и потребовал все рассказать, а потом пренебрежительно заявил, что ей не удастся заинтересовать такого мужчину, как «MX». И тогда, Николь, наконец, огрызнулась и дала ему резкий отпор.

Самое странное во всем этом деле было вот что: едва увидев Джонатана на следующее после банкета утро, она испытала к нему такое отвращение, что сама удивилась, как только могла считать его привлекательным, не говоря уже о том, чтобы потерять от него голову и делать всякие глупости.

Мысль о своем вызывающем и абсолютно идиотском поведении, во время банкета была ей физически невыносима. Каждый раз, когда она вспоминала, как проснулась в кровати Мэтта, как он прикасался к ней… целовал ее… как заставил ее дотронуться до него… как он говорил, что в ту ночь они занимались любовью… каждый раз на нее накатывала дурнота.

Кроме того, она нервничала еще по одной причине: физиологический ритм ее организма, всегда такой упорядоченный, очевидно, из-за пережитого ею стресса сбился, и в течение нескольких бесконечно долгих, полных мучительного ужаса дней она боялась, что забеременела.

Поняв, что в этом отношении с ней все в порядке, она поклялась себе, что уже никогда, никогда не станет вести себя столь необдуманно, ни за что на свете не будет пытаться изменить свою внешность, притворяться, что она — это не она, а кто-то еще.

Но вслед за этой мыслью пришла другая, очень горькая: именно этим ей и придется теперь заниматься всю свою жизнь, ведь теперь она уже не может снова стать той невинной девушкой, какой была. Она не может теперь по-прежнему уважать себя, по-прежнему верить в себя и доверять своим чувствам. Теперь она — падшая женщина, тоскливо размышляла Николь, и заслуживает того, чтобы каждый порядочный мужчина относился к ней с пренебрежением. После всего, что она натворила, неудивительно, если Джонатан и ему подобные будут полагать, что секс для нее — ничего не значащее, обыденное занятие.