Кара Колтер - Он, она и Анжелика

— Мне кажется, не стоит все обобщать. Я, например, не жду, чтобы вы носили шапку с енотовым хвостом… — она тут же пожалела, что напомнила ему о еноте, потому что он невольно посмотрел на черноту у нее под глазами, — или держали ручного медвежонка гризли у себя на заднем дворе. Хотя вы же не станете отрицать, что вы в некотором смысле человек гор.

— Это в каком же смысле?

А в таком — жесткий, независимый, неприступный и… убийственно мужественный.

— Я имею в виду, что вы — человек, живущий в горах. Но поймите: если я городской человек и представитель совсем другой среды, это еще не значит, что я полная дура.

— А если бы я попал в чужую среду, то выглядел бы полным дураком. Может, получил бы солнечный удар. Или меня бы любой обвел вокруг пальца.

Тони взглянула на него внимательнее. Он действительно не знает того мира, в котором она живет.

— Никому бы этого и в голову не пришло.

— Это почему?

— В вас есть что-то такое…

— И что же?

Цельность. Сила. Уверенность.

— Мошенники охотятся на слабых. Я, собственно, это к тому, что, окажись вы там, где живу я, вы наверняка прибегли бы к своему здравому смыслу. Так же, как я здесь у вас буду действовать в соответствии с моим.

— Это, что ли, вчерашний случай я должен принять за образец вашего здравого смысла?

— Вчерашний?

— Ну да. Когда вы готовы были смело отправиться в путь среди ночи в шелковой блузке и босоножках. Это и есть ваш здравый смысл?

— Ах, это.

— Этого было вполне достаточно, чтобы где-нибудь часа в четыре утра я снимал вас с обрыва еле живую от холода.

Сердце у нее снова сладко забилось. Господи, как приятно было представить, как бы он ее спасал. Просто чудо. А ведь мадам Йелтси всегда считала ее такой благоразумной девушкой.

— Вы все еще хотите, чтобы я присматривала за вашей племянницей? — спросила Тони с некоторой долей ехидства.

— Я не сомневаюсь, что Анджи будет с вами в полной безопасности. Но поскольку вы спросили, я скажу то, что, так или иначе, должен был сказать. Горы коварны. Того, кто попадает сюда в первый раз и не знает местных условий, опасность подстерегает на каждом шагу. Погода здесь меняется иногда с молниеносной быстротой. Вы не поверите, но можно обогнуть гору и обнаружить, что вы уже не знаете, где восток, а где запад.

Тони решила не говорить, что она и так понятия не имеет, где, собственно, восток, а где запад.

— Я думаю, вам лучше не выходить со двора и, уж во всяком случае, не сходить с дороги. Идите прямо по дороге, которая ведет в город. И не заходите в лес.

Настоящий тиран. И все-то он учел. Нет, она не любит таких людей.

Тем лучше.

— Почему вы так беспокоитесь о малознакомом человеке? — спросила она.

Он тряхнул головой, и в глазах как будто появилось прежнее ласковое выражение.

— Просто я уже давным-давно так не смеялся. Думал, вообще никогда больше не буду.

Куда девался сухой, безапелляционный тон — он произнес это нерешительно, даже с какой-то робостью.

— Мне это знакомо, — сказала Тони. Прекрати, приказала она себе, но слова уже лились сами собой. — Мне было семнадцать, когда умерла мама. Во мне будто все застыло, казалось, весь мир померк.

— И когда это прошло?

Только что, подумала Тони, вот сейчас, во время этого приступа смеха, пока голос у тебя не стал ледяным, словно Северный полюс. До которого, судя по всему, отсюда не так уж и далеко.

— Не могу точно сказать, — проговорила она вслух. — Честно говоря, я никогда не переставала тосковать о ней. Даже сейчас, когда прошло уже столько лет, мне порой кажется, что она со мной. Когда случается что-то хорошее, мне кажется, это помогает мама.

Тони еще никогда и никому об этом не рассказывала. Она почувствовала, что краснеет.

— Вам все это кажется, наверное, ужасно глупым, — выговорила она с усилием.

Он мгновение помедлил.

— Это звучит… обнадеживающе, — задумчиво сказал он наконец. — Значит, после смерти матери вы остались с отцом?

— Папа умер, когда я была совсем маленькой.

— А братья или сестры есть?

Тони отрицательно качнула головой, впервые за долгое время почувствовав, как она одинока.

— То есть вы остались совсем одна? В семнадцать лет? Наверное, это было тяжело.

«Тяжело»… Это слово и наполовину не передает того, что ей пришлось пережить. Она как раз собиралась поступать в художественное училище — и вдруг такой страшный удар. Об училище пришлось забыть, надо было зарабатывать на жизнь.

— Горы бывают разные, — сказала Тони. — Я устроилась на работу продавщицей в магазин женской одежды. А сейчас я коммерческий директор сети таких магазинов.

— Должен вам сказать, вы и на самом деле такая бесстрашная, какой выглядите.

— Еще какая.

Вернулась Анджи. Вместо красной ночной рубашки на ней был хлопчатобумажный комбинезон и оранжевая сорочка.

— Я приготовлю завтрак. Что вы будете — овсяные хлопья, крекеры, хрустики, воздушную кукурузу? А вы сделаете мне французскую косу?

— К завтраку? — спросила Тони и смущенно умолкла.

Гаррет взмолился:

— Ну, девочки, не смешите меня. У меня уже живот болит.

Девочки . Вот уж чего она никогда не хотела, так это чтобы на нее смотрели как на обычную женщину.

— Французская коса — это такая прическа, — назидательно сказала Анджи.

— Я как раз это и имела в виду. Я умею ее плести. Иногда я самой себе ее делаю. А на завтрак я ем хрустики, крекеры или поп-корн с сахарной пудрой.

Анджи широко улыбнулась.

— Я так и знала, что ты любишь хрустики, крекеры и поп-корн.

— Я тоже, — торжественным тоном добавил Гаррет. — Значит, прическа. Будем знать.

Нет, она должна радоваться, что этот необыкновенный, потрясающий человек не питает к ней никаких романтических чувств. В конце концов, у нее такие планы на будущее. А ее начальница-наставница презирает женщин, способных бросить все ради мужчины.

Даже ради такого. Тони задумчиво смотрела, как он с легкостью подхватил Анжелику и подбросил к потолку. Поймав визжавшую от восторга девочку, он посадил ее на широкое плечо и вышел, прикрыв за собой дверь. И только теперь Тони заметила, что за окном пасмурное, серое утро.

Она привстала и, потянувшись к комоду, посмотрелась в висевшее над ним зеркало. Все оказалось гораздо хуже, чем она ожидала: пятна туши под глазами были иссиня-черными, а спутанные волосы торчали во все стороны. В голове тут же всплыла мадам Йелтси. «Ну, знаешь, — сказала бы она, — доведись тебе играть на сцене ведьму, ты могла бы и рта не раскрывать — и так все было бы ясно».

Мадам Йелтси считает, что внешний вид — это преимущество и оружие женщины. Она не выносит небрежности в одежде, и, если у тебя что-нибудь хоть чуть-чуть не так с макияжем или прической, непременно получишь от нее замечание, а то и головомойку.