Лавиния Бертрам - Поверить в счастье

— Во-первых, он не посторонний, а мой близкий друг, а во-вторых, я никогда…

Смехотворные оправдания. Да какое ей дело до того, насколько хорошо он знает этого врача!

— Ты не получишь ребенка! — решительно заявила Карина.

— Если ты сейчас же не отпустишь ее и не уйдешь отсюда, я вызову полицию, — предупредила Эрика.

Мигель посмотрел на нее так, словно хотел испепелить взглядом.

— Вызывайте. — Он повернулся к Малкольму. — Повторяю, я не уйду отсюда без нее.

Малкольм обреченно вздохнул.

— Почему бы вам не поговорить в другой комнате? Мы с Эрикой подождем здесь.

Карина поёжилась — оставаться наедине с Мигелем ей не хотелось.

— Ты вовсе не обязана с ним разговаривать, — сердито напомнила Эрика.

Малкольм взял жену за руку.

— Дорогая, она же беременна от него. Рано или поздно им нужно приходить к какому-то соглашению.

— Почему ты пытаешься защитить его?! — вспыхнула Эрика. — Неужели мужская память так коротка и ты уже забыл, в каком состоянии твоя сестра приехала из Нью-Йорка? Неужели у вас, мужчин, совсем нет гордости? — Она решительно встала между Мигелем и Кариной. — Ладно, поступай как хочешь, но я останусь с Кариной и не допущу, чтобы это чудовище довело ее до слез.

Ценя заботу и неустрашимость Эрики, Карина все же не хотела, чтобы Мигель узнал, как глубоко и сильно обидел ее. Гордость не позволяла ей представать перед его глазами в образе униженной и оскорбленной.

— Хорошо. — Она посмотрела на своего бывшего любовника. — Пойдем в «Скай Дрим». Это ресторан на соседней улице.

Мигель и Эрика одновременно сказали «нет» и, несколько удивленные столь странным единодушием, посмотрели друг на друга.

— Этот вопрос должен быть решен раз и навсегда. Ты же и сама понимаешь, Эрика, — сказала Карина. — Я вернусь не позже, чем через час.

Эрика посмотрела на нее полными сочувствия глазами.

— Тебе и так пришлось слишком многое пережить. Я не хочу, чтобы он снова обидел тебя.

— Не волнуйся, у него ничего не получится. Я презираю его.

Мигель вздрогнул, словно ему только что отвесили пощечину, но Карина сделала вид, что ничего не заметила.

— Чем тебя не устраивает «Скай Дрим»?

— Однажды мы уже пытались поговорить в баре. Знаешь, что из этого получилось? Ты видела фотографии? Эти пройдохи-журналисты раздули из нашей встречи целую историю. Хорошо еще, что моя мать не читает американские газеты.

Карина пожала плечами, как бы говоря, что в своих бедах Мигель виноват сам, но от просившегося на язык язвительного комментария воздержалась.

— Поговори с ним здесь, дорогая, — посоветовал Малкольм. — Наши папочка и мамочка тоже вряд ли обрадуются, если твоя фотография попадет в газеты. Думаю, дальнейшее обострение ситуации ни к чему вам обоим.

Эрика бросила на мужа сердитый взгляд, но за неимением лучшего предложения смирилась.

— Малкольм прав. Если уж ты решила поговорить с этим негодяем, то лучше сделать это здесь.

Терпение Мигеля явно иссякало, и Карина видела, что переполнявшее его раздражение вот-вот прорвется. Как странно — они не виделись несколько месяцев, а она по-прежнему может читать его как по книге. Впрочем, это открытие вовсе не доставило ей никакого удовольствия. Скорее наоборот.

— Пожалуй, мы… я так и сделаю. Поговорим здесь. — Она произнесла это твердо, показывая, что решение принято, и другие варианты отпадают.

Ей показалось, что Мигель облегченно вздохнул. Возможно, натолкнувшись на неожиданное сопротивление, он уже и не надеялся на благоприятный исход.

Супруги удалились, причем Эрика еще успела наградить Мигеля предостерегающим взглядом, а Малкольм ободряюще поцеловал сестру в щеку. Дверь за ними закрылась. Бывшие любовники остались наедине. На какое-то время в комнате повисла гнетущая тишина, нарушить которую никто из них не осмеливался. В конце концов Карина шагнула к дивану, но Мигель поймал ее за руку.

— Отпусти меня.

Он словно вышел из гипнотического состояния и первым делом постарался поймать ее взгляд.

— Ты изменилась.

— Естественно.

— Подстриглась.

— Так удобнее.

— Тебе идет.

Она пожала плечами. К чему все эти разговоры? Он знал ее лучше, чем кто-либо другой. Он видел ее в самых разных ситуациях: собранной и слегка взволнованной — перед выходом на сцену, усталой и счастливой — после удачного выступления, сонной и растрепанной, ласковой и нежной…

— Мне нравится.

Ему нравится. А кто он такой, чтобы говорить ей это? Какое он имеет право любоваться ею и рассыпать комплименты? У него есть жена — пусть перед ней и старается.

— Мне наплевать.

Это его задело. Губы сжались в тонкую линию, брови сдвинулись, на скулах проступили желваки. Кого-то эти признаки надвигающейся бури могли напугать, но не Карину.

— Полагаю, ты прилетел не для того, чтобы поинтересоваться, все ли у меня в порядке. Давай не будем терять время. Что тебе нужно?

Мигель кивнул и отпустил ее руку. Они сели — она на диван, он в кресло. Теперь их разделял низкий кофейный столик с тонкой высокой вазой, в которой, склонив голову, доживала последние часы белая роза.

Поднявшийся за окном ветер бросил в стекло несколько крупных капель дождя. Карина поёжилась.

— Тебе холодно? — заботливо спросил Мигель.

— Нет.

Тем не менее Мигель поднялся и, сбросив пиджак, бережно накинул его на плечи Карины. Она попыталась оказать сопротивление, но он, как всегда, сделал то, что хотел.

— Не упрямься.

Пиджак хранил его тепло и его запах, и у нее вдруг возникло ощущение, что это сам Мигель обнимает ее своими крепкими руками. Ощущение было настолько сильным, что Карина на мгновение закрыла глаза. Сколько раз они садились вечерами у камина в их нью-йоркской квартирке, согреваясь близостью друг друга, впитывая атмосферу покоя и благополучия.

Она вздохнула, отгоняя волнующий образ, и открыла глаза.

— Что именно ты хотел обсудить со мной?

Мигель откинулся на спинку кресла и твердо посмотрел ей в глаза.

— Мне нужен мой ребенок.

Конечно, что же еще. Не за ней же он примчался в такую даль. И все равно, хотя его требование и не стало для нее неожиданностью, Карина почувствовала себя так, словно земля ушла из-под ног, а весь мир погрузился во мрак. Она положила руки на живот, как будто надеялась этим простым жестом уберечь то единственное, что давало силы жить.

— Ты не получишь моего малыша.

— Почему ты звонила мне в офис?

Карина промолчала, коря себя за несдержанность. Мигель обошелся с ней, как с уличной девкой, отказался признать свое отцовство, выгнал из квартиры, словно злостную неплательщицу. Он не поверил ни одному ее слову, не дал ей возможности объясниться и поспешил «обрадовать» известием о том, что женится на другой, более подходящей, более устраивающей его родителей, порядочной. И после всех этих унижений она звонит ему в Нью-Йорк! Ну есть ли на свете существа более сентиментальные, чем женщины!