Наташа Окли - Средство от одиночества

Разговор с Джемаймой он закончил, испытывая приятное предчувствие, и все лишь потому, что она согласилась принять его помощь в подготовке свадьбы. При том, что сам он ненавидит свадьбы. У него самого свадьбы не будет — никогда.

Итак...

Майлз не мог сказать, что он чувствует. Было ясно одно — он ужасно рад, что будет обедать вместе с Джемаймой. И еще он подозревал, что только и ждал чего-то такого, что позволило бы ему с легкой душой нарушить свое собственное решение держаться подальше от нее.

А вот это действительно лишено всякого смысла. В Джемайме нет ничего, что могло бы его привлекать. По сути дела, в ней как раз много такого, что должно его отвращать от нее.

Тогда почему же? Майлз налил себе кофе и вернулся за стол. Истина состоит в том, что он не знает, какова Джемайма на самом деле, — и очарован ею.

Внезапное открытие поразило его: люди, которых он не мог раскусить в первые же минуты знакомства, встречались ему крайне редко, а точнее — вообще ни разу. Джемайма до сих пор оставалась для него загадкой...

Есть какое-то несоответствие между тем, какой она являет себя миру, и той Джемаймой, которая, как Майлз подозревал, прячется под этой маской. Такое впечатление, что она маскируется нарочно, чувствуя себя таким образом в безопасности. Хочет быть незаметной. Чтобы ее не обидели? Но порой из-под маски выглядывает истинная Джемайма.

Именно ею Майлз и восхищается — если она, конечно, существует на самом деле. А ведь, возможно, ее и нет вовсе. А его интерес к ней продиктован чистым альтруизмом. Он заглянул в ее жизнь, и ему захотелось ей помочь. В этом нет ничего плохого.

Так что его тогда тревожит? Это будет просто ланч. Деловой ланч. Майлз улыбнулся. Значит, и бояться нечего.

Плохо лишь то, что к интерес к Джемайме больше не казался Майлзу чисто альструистическим. Это было что-то сугубо личное. И очень опасное — Майлз понял это, как только Джемайма оторвала взгляд от монитора и с улыбкой посмотрела на него.

Его губы сами мгновенно сложились в ответную улыбку. Все утро он провел в тревоге, но хватило одной-единственной улыбки, чтобы все стало на свои места.

— Вы готовы?

— Две секунды. — Джемайма вышла из-за стола и достала из шкафа сумочку. — Рейчел оставила столько поручений, что надо освежить список в памяти.

Майлз ничего не сказал — он смотрел, как простенькая юбка до колен натягивается на ее ягодицах при движении. Ноги у Джемаймы тоже красивые. Он их запомнил еще с того момента, когда она стояла на кухонном столе, протыкая дырку в потолке. Длинные-предлинные ноги...

Джемайма подняла руки, поправляя волосы. Майлз проглотил слюну, стараясь не глядеть, как на ее груди натянулась тонкая белая блузка.

— Ой!..

— Что?

Джемайма протянула руку — на ладони лежала сломанная заколка.

Темно-рыжие волосы упали по обеим сторонам лица, и Майлз почувствовал тяжесть в низу живота. Очень, очень опасно, прошептал голос у него в голове.

— С распущенными лучше, — сказал он отрывисто, поворачиваясь к двери.

— Совсем нет. Они выглядят ужасно. — Джемайма вздохнула. — Мне всегда хотелось иметь прямые и гладкие волосы.

Ну конечно, как у Верити Хант, ее сестры.

— Впрочем, это все неважно, правда?

— Если хотите знать мое мнение — ответил Майлз, придерживая дверь для Джемаймы, — я за кудри. Они очень сексуальные.

Майлз вздрогнул. Неужели он сказал это вслух?

— Сексуальные?

Пути назад не было. Майлз замешкался на мгновение, подыскивая слова, чтобы они не звучали пошлым комплиментом и, не дай бог, не обидели бы Джемайму.

— Просто я так считаю.

Джемайма секунду смотрела на Майлза, потом рассмеялась.

— Странные вы люди, мужчины.

— Без сомнения, — легко согласился Майлз. — Хотя то же самое можно сказать и о вас...

Зеленые глаза Джемаймы посмотрели на него вопросительно.

У подножия лестницы он наклонился и тихо проговорил:

— Подумайте сами, сколько времени вы будете экономить каждое утро, если не станете выпрямлять и стягивать свои волосы.

Джемайма хихикнула. Это царапнуло по его нервам.

— Вообще-то звучит убедительно.

Выйдя на улицу, Майлз ослабил галстук. Трудно дышать, впрочем, наверное, просто душно.

— Итак, — сказал он, стараясь говорить весело и непринужденно, — почему вы так ненавидите свои волосы?

— Потому что они рыжие. — Она подняла глаза и улыбнулась. — В основном из-за этого. Если ты рыжая, этого никак не спрячешь. Ты всегда выделяешься, куда бы ни пошла, что бы ни делала.

Джемайма засмеялась.

— Нет уж, пусть обращают внимание на других членов моей семьи. Вот Имоджен очень общительная, как наша мама. — Джемайма улыбнулась. — Ну а Верити любит быть в центре внимания.

— А вы?

— О, я предпочитаю оставаться в тени, — со смехом сказала Джемайма. — Не люблю, когда обо мне говорят и показывают на меня пальцем. Отец называл меня «помощницей и воспитательницей», я поэтому и профессию такую выбрала.

Майлзу подумалось, что описание очень ей подходит, но как сюда умещается ее тонкое чувство юмора?

— Называл?

— Он умер три года назад. Я его очень любила.

Майлз протянул руку к пакету, который несла Джемайма, и та, после секундного колебания, отдала его.

— Ого, тяжелый. Что Рейчел туда наложила?

— Там ее вырезки, бумаги... — Джемайма весело засмеялась. — И вдобавок куча журналов про свадьбы.

Майлз заглянул в пакет.

— Да уж, постаралась.

— Она оставила мне подробные инструкции. Надеюсь, болезнь Алистерова отца окажется не такой тяжелой, уж очень хочется, чтобы Рейчел поскорее вернулась и сама занялась своими причудами.

— Если учесть, что мы с вами не большие поклонники пышных церемоний, ее выбор не слишком-то удачен, правда? — заметил Майлз, поворачивая за угол и выходя на площадь.

Джемайма как будто не услышала его, все ее внимание было поглощено «живой статуей». Майлз с улыбкой смотрел, как молодая женщина удивленно заморгала, когда «викторианская леди» вдруг пошевелилась и уставилась на группу японских туристов.

— Удивительно, как они это делают? Как им удается так долго стоять не подвижно?

— Я бы не смог.

— А я и не стала бы. Это, наверное, скучно. — Джемайма подняла глаза на .Майлза. — Знаете, мальчикам бы здесь понравилось. Надо будет привести их сюда в выходные. Может, на день рождения Бена.

— Когда он?

— Через неделю, в субботу. — На мгновение ее лицо приняло озабоченное выражение, но она тут же взяла себя в руки. — Ему стукнет девять.

— Вас что-то беспокоит? То, что он растет?

— Ну что вы! С чего вы так решили?

— Моей матери это не нравилось. Лишнее напоминание, что молодость уходит. — Он повел Джемайму к стеклянному зданию.

— Я об этом совсем не думаю. У каждого возраста есть свои плюсы. А почему вы решили, будто меня что-то беспокоит?