Энн Питерс - Семья навеки

— Ваш возраст не имеет никакого значения! — горячо возразила Моника.

Она подошла к нему, крепко сжала его руку и заглянула в глаза.

— Влюбиться в вас очень легко. Но я не могу себе этого позволить. О, Зак, подождите! — воскликнула она, сопротивляясь, когда он обнял ее за плечи и попытался притянуть к себе. — Дайте мне закончить. Пожалуйста…

Зак не ответил. Он держал ее за плечи, изучая ее глаза, которые сейчас были похожи на солнечный янтарь, блестевший от невыплаканных слез.

— Все, что у меня есть, — твердо сказала она, желая, чтобы он понял, — и все чувства, на которые я способна, я должна сейчас направить на Ники. Только на Ники. До тех пор, пока она не будет в безопасности и пока не поправится. Сейчас я даже и думать не имею права о том, чтобы любить кого-то еще. Даже вас, хотя я готова сделать все, что в моих силах, чтобы отблагодарить вас за вашу доброту.

— Отблагодарить? — Зак изумленно смотрел на нее. — Но мне не нужна благодарность. Я хотел помочь, хотел обеспечить вам безопасность. Вам и вашей маленькой девочке! Ей в первую очередь. А знаете, почему?

Моника помотала головой.

— Потому что ваша дочь — невинное дитя. — В голосе Зака росло волнение, он сильно, почти до боли, сжимал плечи Моники. — Она просто невинный ребенок. Все ее беды — из-за нас! Из-за наших ошибок, из-за нашего эгоизма и… Черт! — Он вдруг отпустил ее и отвернулся. Закрыв рукой глаза, он старался отогнать нахлынувшее чувство вины. Сколько дров наломал он в прошлом!

— Зак… — Дрожа и не решаясь вторгнуться в его тяжелые переживания, Моника коснулась его руки. — Сейчас вы говорили не только о Ники, да?

— Да…

Она и не думала, что он скажет еще что-нибудь. На его скулах заходили желваки, выдавая мучительную внутреннюю борьбу.

— Я говорил о Мэдди, — наконец промолвил Зак с таким безысходным отчаянием в голосе, что у Моники болезненно сжалось сердце. — О моей собственной маленькой дочке. — Он подошел к перилам и устремил взгляд в тревожное и хмурое небо, которое полностью отражало его чувства. — Я убил ее.

О Боже! Моника зажала рот обеими руками, чтобы подавить возглас ужаса. Правильно ли она расслышала?

— Я расскажу вам об этом. Может быть, тогда вы поймете, почему для меня так важно, чтобы Николь была в безопасности.

— Расскажите… — ответила Моника неуверенно.

Зак сделал глубокий вдох.

— Сары, моей жены, не было дома.

Зак старался, чтобы его голос звучал четко и ясно. Иначе он просто не сможет ничего рассказать. Моника должна услышать каждое его слово, чтобы понять, кем он был раньше. Ей нужно знать, какие демоны его тогда искушали.

— Сара ушла на вечеринку, а я вызвался посидеть с ребенком. У няни случились какие-то чрезвычайные обстоятельства или что-то в этом роде. Но это неважно, потому что мне нравилось быть отцом. Я любил читать Мэдди, играть с ней, дурачиться. Несмотря на то что я был занятым человеком, кумиром, звездой баскетбола, — с отвращением процедил Зак. — Мэдди болела гриппом, — продолжал он. — У нее была температура. Так же, как у Николь в тот день. Я уложил ее в кроватку, почитал ей книжку. Потом я устроился перед телевизором с бутылкой виски и очень скоро напился до бесчувствия. — Зак остановился и искоса взглянул на бледное лицо Моники. — Вы уже шокированы? Я вам противен?

— Нет, — ответила она. Да, она была потрясена, но скорее тем, что была не в силах увязать в своем сознании два образа: Зак тогдашний и Зак сегодняшний.

— Хорошо, позвольте мне рассказать вам остальное, и тогда вы уж точно почувствуете ко мне отвращение. — Зак снова отвернулся. Он не хотел видеть лицо Моники после того, как он расскажет ей остальное. — По-видимому, она проснулась ночью, горя в лихорадке. Она кричала, но, конечно, ее никто не слышал. Моя очаровательная женушка так и не соизволила вернуться домой, а я, добрый папочка, совершенно отключился. Я проснулся уже на следующее утро, от истошного крика няни… Было уже слишком поздно. — В горле у Зака запершило. Он с трудом перевел дыхание. — Я пытался умереть, отравиться таблетками. Бекки останавливала меня, она не позволила мне поступить так малодушно. И я ее за это ненавидел. До тех пор, пока однажды не понял: ведь это мое наказание — оставаться жить, когда моя девочка умерла. Это — мое чистилище. — Он повернулся и пристально взглянул на Монику. — Это продолжается уже двадцать лет, Моника. Я изменился. И я по-настоящему верю в то, что могу помочь вам и Николь. Мне дана возможность все исправить. Поэтому, пожалуйста… — Он на шаг приблизился к ней. — Все, о чем я прошу вас, — это дать мне возможность на сей раз сделать все правильно.

— Это означает, что ваше предложение еще в силе? — дрожащим голосом спросила Моника. Они долго не отрываясь смотрели друг другу в глаза и вдруг осознали, что их отношения перешли на совершенно иной уровень.

На уровень с названием «интимность», которая не имела ничего общего с физической близостью, а просто сближала двух страдающих людей. Их объединяла и общая цель — безопасность и благополучие Николь.

— Которое из двух? — спросил Зак, беря Монику за руки. — Помнится, я сделал вам два предложения: постоянная жена или приходящая секретарша.

— И я очень признательна вам за оба предложения. — Моника нервно улыбнулась. — Жена из меня не получилась, а вот секретарем я еще не была никогда…

— Что ж, ладно. — Зак не собирался показывать, как сильно он надеялся, что она захочет все-таки принять первое предложение. Но главное — что она остается.

Завершился сезон охоты, рыбалки и воздушных экскурсий. Наступал сезон дождей, да и зима была не за горами. Ветер свистел вокруг домов, и косой дождь барабанил по крышам.

О тайных признаниях, которыми обменялись Моника и Зак тем вечером на веранде, больше не упоминалось. Но понимание, которого они достигли, повлияло на каждую их мысль и действие.

— Неужели мы вынуждены терпеть это до весны? — спросила как-то утром за завтраком Моника. Ветер сотрясал окна, и дождь барабанил по стеклам так, словно кто-то бросал с улицы пригоршни камешков. Они с Николь уже несколько дней не выходили из дому, и от этого у обеих испортилось настроение.

— Вряд ли такая погода будет стоять до весны, — ответила Ада. — Вот выпадет снег — и все изменится.

— Снег. Вот здорово! — Моника повернулась к Ники, которая раскладывала на дне своей тарелки макароны в виде букв. — Тогда мы по крайней мере сможем выйти из дому и слепить снеговика, правда?

В глазах Николь зажегся интерес, и она кивнула. Но взгляд Моники был прикован к макаронным буковкам, из которых Ники выстроила слово «ма».

— О, Ники, — задыхаясь от волнения, произнесла Моника, впившись глазами в ребенка с выражением недоверчивого восторга на лице. — Ты составила слово. Зак, Ада, посмотрите! — Ликуя, она звонко чмокнула Николь в маленький липкий ротик. — О, моя дорогая, я так горжусь тобой!