Гвинет Рамон - Досадная ошибка

— Но почему?

— Мне было любопытно посмотреть, какой ты стала, Лиз. — Он неожиданно быстро и осторожно снял с нее темные очки, не позволявшие ему смотреть ей прямо в глаза. — Солнце сейчас уже не такое яркое, тем более что ты стоишь к нему спиной. Я привык смотреть собеседнику в глаза.

Лиз почувствовала, что начинает злиться, но тут же взяла себя в руки. Она должна проявить выдержку и спокойствие и не давать ему возможности вывести ее из себя.

— А тебе разве не хотелось увидеть меня? — помолчав, снова заговорил он.

— Не очень. Жизнь не позволяет мне оглядываться назад.

— А мне казалось, что любопытство является неотъемлемой чертой всех журналистов. Раньше ты была очень любопытной.

— С профессиональной точки зрения я такой и осталась. Кстати, сегодня днем, когда тебя не было в палаццо, я поехала в Венецию и увидела тебя в кафе с одной женщиной. Кто она?

— Ее зовут Сьюзен, она американка, вышла замуж за итальянца намного старше себя. Недавно овдовела. Венеция очень дорога ей, и она решила остаться жить здесь. А тебе дорог «Сан-Пьетро»?

Вопрос был задан неожиданно и застал ее врасплох. Ник внимательно смотрел на нее, ожидая ответа.

— Того «Сан-Пьетро», который я знала, больше нет. Теперь это уже не тихая старая вилла с уютным парком, а место для великосветских приемов и вечеров. Я с трудом узнала его. Эта Сьюзен твоя любовница?

К ее удивлению, он рассмеялся, и ей почудилось, что перед ней стоит все тот же хорошо знакомый и близкий Ник.

— Это твое профессиональное любопытство или личное?

— Чисто профессиональное.

— Я никогда не отвечаю на подобные вопросы. Можешь спрашивать меня о работе, доме, парке, но остальное под запретом. Если бы это интересовало лично тебя, я бы ответил, но ты спросила меня как журналистка… — В его словах послышалась насмешка.

— Без каких-либо личностных деталей очерк выйдет неинтересным.

— Тогда включи те детали, которые тебе известны. Напиши о наших с тобой отношениях. Скажи читателям о том, что ты была моей любовницей. Это придаст очерку определенную пикантность.

— Я никогда не была твоей содержанкой. Мы жили на равных. Я сама, насколько могла, обеспечивала себя.

— И со сколькими мужчинами ты жила на паритетных началах?

— Это тебя не касается!

— Если ты не готова к откровенному разговору с человеком, бывшим когда-то тебе очень близким, то с какой стати я буду изливать душу перед людьми, которых никогда не знал и не видел? Давай заключим сделку: ты будешь откровенна со мной, а я с тобой. Вопрос — ответ. Договорились?

Когда он упомянул об их совместной жизни, Лиз почувствовала, как защемило сердце, как все старательно спрятанные в самые потаенные уголки души воспоминания вырвались на волю. Она уже не могла контролировать себя и хладнокровно следить за ходом своих мыслей.

— Я была слишком занята своей карьерой, чтобы обращать внимание на личную жизнь. У меня был только один мужчина. — Лиз замолчала, намереваясь сказать, что речь идет о дружеских отношениях, но в последний момент передумала. — Полагаю, это несравнимо с количеством твоих романов.

— Все зависит от природы ваших отношений. Они были серьезными?

— Все уже кончено. Ничего не получилось.

— По той же самой причине, что и со мной? Он хотел, чтобы ты бросила свою карьеру?

— Ты сказал: «вопрос — ответ». Пока ты еще ничего не рассказал мне о себе.

— Что ты хочешь знать?

— Сколько женщин побывало в этом доме?

— Ни одной мало-мальски значимой. Как говорят, обжегшись на молоке, на воду дуешь. Здесь на побережье много женщин, которым надоели их мужья. С ними, правда, тоже скучно, но предназначенную им роль они играют успешно.

Говорит ли он правду? Неужели женщины были ему нужны только для удовлетворения своих плотских потребностей? Такая постановка вопроса и возмутила ее и успокоила: намного больнее было бы услышать о его страстных романах.

— Какая мерзость! Точно так же ты мог бы прибегнуть к услугам проституток, если тебе нужно было лишь удовлетворить свою похоть.

— Полагаю, ты мало что знаешь о похоти.

Ник не отрываясь смотрел ей в глаза, и Лиз вспомнила те мгновения, когда они, вернувшись с работы, снедаемые страстью, срывали друг с друга одежду.

— Я никогда не занималась любовью с мужчиной, рассматривая его лишь как сгусток мышц.

Ей было интересно, как он отреагирует, если узнает, что после ее отъезда из Женевы у нее не было интимных связей ни с одним мужчиной. Скорее всего не поверит. Ведь такое понятие, как верность, давно забыто.

— Ты никогда не умела лгать, — упрекнул он ее. Его глаза неотрывно скользили по ее стройной фигуре, заставляя Лиз покраснеть.

— Черт возьми, Ник! Что ты хочешь этим сказать?

Ее гнев, казалось, позабавил его, губы скривились в усмешке, но глаза по-прежнему источали холод.

— Хорошо, попробую выразиться иначе, — процедил он. — Помнишь, ты когда-то любила меня? Так страстно, что порой едва могла дождаться, когда мы придем домой и ты сорвешь с себя одежду. — После стольких лет разлуки Ник все еще обладал телепатическими способностями, что очень нервировало Лиз. — И не надо убеждать меня в том, что ты ляжешь с кем-то другим в постель так же охотно, как когда-то со мной. Я не поверю в это. Ты и сейчас хочешь меня. Я даже не прикоснулся к тебе, а ты уже вся трепещешь. Я могу овладеть тобой прямо сейчас, и ты знаешь, что это правда.

— Если ты хоть пальцем притронешься ко мне, я закричу на всю округу, — предупредила она, едва сдерживая бушевавшие в ней страсти.

Ледяной холод в его взоре внезапно сменился неукротимым огнем, таким знакомым ей и памятным: точно так же горели его глаза, когда их ласки достигали апогея и заключительным аккордом становилось полное единение тел. Но сейчас этот взгляд напугал ее.

— Ты не сделаешь этого. Ты как всегда растворишься в моих объятиях.

В следующее мгновение Ник резко притянул Лиз к себе. Он дал ей время осуществить свою угрозу, но она молчала, и лишь глаза ее сверкали от ярости. Он хрипло рассмеялся.

— Вот видишь? Даже если ты тайно ненавидишь меня, ты не можешь контролировать свое безудержное влечение.

— Если ты попытаешься сделать то, что задумал, это будет считаться изнасилованием, — дрожащим от гнева и страха голосом пролепетала она.

Не сама физическая близость пугала ее. Нет, она страшилась другого — себя, своих чувств.

— Изнасилованием считается половой акт, совершенный против воли женщины, — тихо произнес Ник, глядя на ее раскрасневшееся лицо. В его прищуренных глазах читалось напряжение, скулы заострились. — Ты возбудилась уже при простом рукопожатии. Думаешь, я не заметил этого?

— Будь ты проклят, Ник! Отпусти меня!