Джинни Раскорлей - Солнечная женщина

Бонни не отнеслась к этим словам, как к эмоциональному всплеску. Точно так же она относилась бы и к своему журналу. Потому что это был бы ее ребенок. Потому что даже в Питере — половина Пейджа. И многие черточки мужа уже различались в нем. Нет, дети ниспосланы не небесами, у них черты характера и привычки земных родителей.

У Даяны и Ларри не было детей. Она не говорила с Бонни на эту тему, она будто не интересовала ее совсем. Они жили друг для друга, и им никто не был больше нужен. Однажды Даяна рассказала Бонни про то, как в восемнадцать лет отчаянно влюбилась в преуспевающего бизнесмена. Как-то раз, вернувшись из Европы, он привез изумрудное ожерелье, браслет, диадему и кольцо. Все драгоценности лежали в бархатной коробочке с золотой пластинкой внутри с надписью, что это ожерелье царицы Российской. И еще что-то, но уже по-русски. Даяна не могла отвести глаз от камней, в каждом из которых было не меньше пяти каратов. Он предложил ей принять эти драгоценности в знак бесконечной любви. Но, вспоминала Даяна, его жена в тот час ожидала его приезда из аэропорта.

— Как последняя дура, — сердилась Даяна на себя молодую, — я отказалась от подарков. Потому что мне казалось, что я разрушаю супружеское счастье! А ведь в коробочке лежали миллионы! Мне надо было их взять. Но я не сделала этого — хочешь верь, хочешь нет. Мне только остается вспоминать, что меня любил человек, который дарил мне сокровища самой царицы Российской! Из этой истории я вынесла урок, — печально призналась Даяна, — никогда не влюбляться в женатого мужчину. А если влюбилась — не отказываться от драгоценностей!

Даяна сидела дома и делала подписи к своим фотографиям. Работа была привычной, почти автоматической, и она могла позволить себе думать о другом. Завтра она должна улететь к матери. А сегодня — успеть встретиться с Бонни.

Мать Даяны — еще довольно молодая женщина живет на ферме в Северной Калифорнии, куда дочь перевезла ее и отца с Филиппин. Даяна хотела, чтобы родители были поближе к ней, и они купили много земли. Но случилось несчастье — у матери обнаружили рак левой груди. Предстояла операция, и Даяна должна побыть с матерью. Даяна очень любила свою мать, и мысль о ее нездоровье отзывалась болью в сердце. Хорошо еще, что у нее есть Ларри, большой и сильный человек, который ничуть не сомневается в благополучном исходе.

Даяна закончила работу, посмотрела на часы. Они указывали, на то, что ей следует поторопиться.

Они с Бонни любили уютный маленький мексиканский ресторанчик и нередко ходили туда поесть обжигающие блюда, а потом залить пожар сухим вином.

Когда Бонни подъехала ко входу, машина Даяны уже стояла там — она обожала водить синий огромный «додж». Еще бы, так эффектно: крошечная женщина-куколка за рулем такого гиганта! Но Даяна не ради форса любила водить «додж», просто в кузове у нее лежало все необходимое для съемок. Даже складная лестница и портативный подъемник. А как же еще вознестись над толпой, чтобы сделать кадр сверху?

Даяна восседала за накрытым столом, а Педро, официант, заканчивал последние приготовления.

— Я заказала все, что ты любишь, — улыбнулась Даяна.

— А авокадо не забыла? — Бонни усаживалась напротив, расстилая на коленях салфетку в яркую полоску.

— Ну что ты, как можно забыть? — пожала плечами Даяна. — Итак, — продолжала она, когда Педро оставил их наедине, — я хочу поговорить с тобой серьезно. — Как ни пыталась Даяна свести свои разлетающиеся черные брови, у нее не получалось.

— Сперва выпьем, Даяна. Ты завтра улетаешь, у тебя такое трудное время, — сказала Бонни печально. — Не думай сейчас обо мне. Я в порядке.

— Да, у меня трудное время, но Ларри убедил меня, что все равно все разрешится хорошо. Я ему верю. Он знает. Поговорим о тебе.

— Но, Даяна, что такого можно сказать обо мне?

— Я, кажется, тебе уже говорила, что нельзя влюбляться в женатого мужчину, а если влюбляешься, нельзя отказываться от драгоценностей…

Бонни улыбнулась.

— Но при чем тут я? Я ни в кого не влюбилась, и кажется, никто не пытается меня осыпать драгоценностями и подносить коробочки с бриллиантами Российской царицы…

— Соберутся. И поднесут. И ты не отказывайся. И вот, если бы я тогда не была дурой, мы бы уже открыли свой журнал. Мне надоело снимать по заказу. Я ненавижу те две минуты, которые отводят знаменитости для прессы, и терпеть не могу толкающуюся локтями публику. Я вообще не люблю влезать с камерой в чужую жизнь и исподтишка снимать знаменитостей. Да, когда я была молодой, мне приходилось делать все, что заказывали. Мне надо было утвердиться. Я снимала все — и расовые бунты и Белый Дом. Я снимала, потому что надо было снимать и бродяг и президентов. И не жаловалась — не ныла, потому что за все надо платить, а за свободу в первую очередь. Ты знаешь, что я вышла замуж в тридцать два года. Все предыдущие годы, проведенные на свободе, научили меня чувствовать человека. Вот и теперь я знаю, что ты и Халамбус должны быть вместе. Чего бы это ни стоило.

Бонни вспыхнула.

— Но Даяна! Я не хочу о нем думать. Он… Я не хочу его знать!

— Но он о тебе думает!

— Откуда ты знаешь?

— От Патриции Мун.

— От Мун? А откуда ты знаешь эту прорицательницу? — Бонни насмешливо посмотрела на Даяну. — Вот уж не думала, что ты веришь всей этой чепухе.

— Я не верю. Но у Пат что-то есть. И когда я снимала ее, моя камера не могла справиться с ее глазами. А камере я верю больше, чем себе. На каждом слайде они были похожи на две черные дырки. Так вот, я виделась с ней, и она мне сказала, что познакомилась с художником-киприотом на выставке возле его картин. И он увлечен женщиной, американкой, сказала она мне. Нет, знаешь, она выразилась сильнее — он прилип к ней.

— А откуда ей это может быть известно?

— Известно. Она проверяет по глазам и по биополю. Знаешь, когда я снимала ее, она меня так притиснула к себе, что я едва не задохнулась. Я почувствовала себя при этом совершенной куклой.

Бонни уставилась на Даяну широко раскрытыми глазами.

— Она тебя обнимала?

— Она должна обнять человека, чтобы ощутить его биополе.

Так может, та женщина и Халамбус… — подумала Бонни.

— А как она выглядит?

— Обворожительно. Блондинка с длинными волосами.

— А у нее есть шубка из рыси?

— У нее их дюжина. И все разные, — усмехнулась Даяна. — А что тебя взволновал ее гардероб?

— Да так просто. Любопытно.

— А… А вот и Педро. Какое мясо! Ты только посмотри, Бонни. И твой авокадо.

И Даяна плотоядно уставилась на поднос, с которого Педро снимал кусочки баранины, и поливал их соусом.

Бонни взяла вилку, нож и подумала… Впрочем, нет, это ничего не меняет и не подтверждает. Не имеет значения…