Аманда Дойл - Пробуждение души

Она была уже на полпути вверх по лестнице, в нескольких шагах от Морин, когда по спине у нее пробежали мурашки. Резко оглянувшись, она увидела Трину, лениво облокотившуюся на притолоку спальни. Как долго она стоит там? Карли не знала. Много ли она услышала?

Судя по усмешке, вполне достаточно.

Трина была какой-то жутковатой: не то чтобы злой, не вполне торжествующей, но, без сомнения, малоприятной.

— Итак… — В голосе Трины слышалась скрываемая злоба. — Кузина Лора наконец-то вернулась домой.

Карли, осторожно ступая, дошла до верха лестницы.

— Привет, Трина, — спокойно сказала она.

— Мы идем на чердак взглянуть на кое-какие вещи Лоры, — не останавливаясь, сказала Морин. — Идем, Карли.

Она послушно последовала за Морин через холл к другой лестнице. Ненависть Трины как будто следовала за ней по пятам, и ощущение ее вызывало у Карли внутреннюю дрожь. Она была слишком оптимистична, когда подумала, что может объясниться с этой женщиной. Трина зашла слишком далеко, была слишком сильно отравлена ядом горечи и ненависти, чтобы когда-нибудь простить Лоре ее грехи.

На чердаке они вместе с Морин начали осматривать коробку за коробкой, наполненные письмами, сувенирами и всякими мелочами. Тут были фотографии Норы, красивой, темноволосой женщины, и Лоры в младенчестве, раннем детстве, школьного возраста.

Хотя между маленькой Лорой и девочкой на фотографиях Карли было сходство, этим все и ограничивалось. Сходством.

Они были разными детьми.

Спустя некоторое время, почувствовав груз усталости, Карли сказала Морин, что должна идти.

Ей нужно было побыть одной.

Ей нужно было время, чтобы проститься с женщиной, которой, как ей казалось, она была, женщиной, существующей только в ее воображении.

Время оплакать ту женщину, которой она теперь станет.

Она уже вышла из дома и наполовину спустилась по лестнице к машине, когда заметила облокотившуюся на капот Трину. Женщина удовлетворенно улыбалась, и когда Карли подошла поближе, то поняла почему.

Во всю длину автомобиля была видна глубокая царапина. Сам по себе поступок был глупым, каким-то ребяческим выражением ненависти, однако у Карли похолодело внутри. Вид Трины не оставлял сомнений в том, что та считает машину недостаточной мишенью для вымещения кипящей в ней ненависти.

Стараясь успокоиться, Карли напомнила себе, что, если верить словам Бака, Трина безобидна. Так ли уж безобидна?

— Вот так штука, неприятно, — заметила Трина, подбросив вверх связку ключей и поймав их на ладонь. — Кому-то, кажется, не понравилось, как ты припарковалась.

Карли больше не смотрела на царапину.

— Ты что-нибудь имеешь против моего автомобиля, Трина? — спросила она спокойным и ровным голосом, несмотря на страх, вызывающий в ней внутреннюю дрожь.

— Я кое-что имею против тебя.

— Что? — От ее вопроса Трина на мгновение замерла, и за это время Карли успела собраться с силами. — Что я такого тебе сделала, чтобы ты так возненавидела меня?

— Ты… сука, — прошептала та.

Ее лицо побелело, взгляд потемнел, на лице появилось выражение бессильной ярости.

— Что ты сделала?! Ты разрушила мою жизнь! Украла у меня все — материнскую любовь, друзей, ухажеров! Украла мое будущее!

— Я забрала Бака, не правда ли? — мягко спросила Карли. Ее страх улетучился, и его место заняло сострадание, сострадание к этой жалкой, несчастной женщине, которой всегда чего-то недоставало — красоты, популярности, ума, сексуальности, — чтобы почувствовать удовлетворение от жизни.

— Он был бы счастлив со мной, если бы ты оставила его в покое! — выкрикнула она. — Я могла бы дать ему все, что ты не смогла — любовь, дом, детей! Он любил бы меня! Если бы ты не вернулась, он полюбил бы меня!

— У тебя было три года, пока Бак был один, три долгих года, чтобы дать ему все это. — Тихо вздохнув, Карли протянула руку, чтобы успокоить ее. — Это не моя вина, Трина. Ты не можешь обвинять меня. — Та отвернулась от ее прикосновения и разразилась рыданиями.

— Я ненавижу тебя! — всхлипывала она. — Хочу, чтобы ты наконец умерла!

Потрясенная и крайне утомленная, Карли смотрела, как та убегает, не по ступенькам в дом, а вдоль каменной стены в лес. Когда звук ее шагов замолк, Карли забралась в автомобиль и поехала вниз, с холма. Бак был прав. Трина тосковала и чувствовала себя неудовлетворенной, была полна желаний, которые никогда не исполнятся, мечтами, разбившимися годы тому назад. Все это было правдой и даже более того. Но она была не опасна.

Бак вошел в квартиру Карли, на мгновение остановившись в дверях.

Маленькая прихожая вела в гостиную. По левую руку был платяной шкаф, по правую — маленькая кухня. Закрыв за собой дверь, Бак поставил чемодан и открыл дверь шкафа. Там висело теплое пальто, плащ, две кофты и дождевик. Полка наверху была заполнена зонтами и разными мелочами, в углу стоял пылесос.

Кухня была такой же маленькой и ничем не примечательной. В шкафах стояли горшки и кастрюли, много консервов, четыре тарелки, набор дорогих рюмок, с полдюжины разномастных стаканов и штук десять пластиковых стаканчиков из соседней пиццерии. На полках холодильника не было ничего, кроме бутылки содовой, пачки маргарина и ополовиненной бутылочки кетчупа. Полки на дверце содержали обычный набор — майонез, горчица, приправы и целый ряд солений и маринадов. Укроп для гамбургеров, маринованные икра, овощи и лук, даже горшочек с маринованным перцем. Бак слегка улыбнулся. Как же он, не употребляющий маринады со времен первой попытки тридцать лет тому назад, умудрился влюбиться в знатока маринадов?

Оставив кухню, он прошел в гостиную. Обстановка — софа, кресло, стол, сервировочный столик — была элегантной. Может быть, элегантней, чем это позволяли заработки секретарши. Конечно, Лора взяла с собой из Новера тысячу долларов, немало стоила и ее машина.

Или все это было взято напрокат? А возможно, Карли просто очень экономна?

В углу комнаты, отведенном для приема пищи, стоял маленький столик из стекла и гранита, и два кресла. Карли рассказывала, что ее соседка Хилари забирает ее почту. Должно быть, у нее был ключ от квартиры, потому что на столике лежала куча писем и газет. Бак просмотрел их, но не нашел никакой личной переписки — пресса, несколько счетов, устарелые рекламные проспекты.

Он удивился висящим по стенам фотографиям. Это были не семейные портреты, а прекрасные кадры гор и океанов, водопадов, цветов и детей, родео, сломанной сосны, выветренной скалы и уличного рынка. Там висел очаровательный портрет Амелии и маленькая черно-белая фотография самой Карли. Влекуще красивая, она смотрела в камеру спокойно, немигающими и необыкновенно грустными глазами. Бак долго смотрел на нее, думая о том, была она снята до или после аварии, о чем она думала, глядя в камеру, поняла ли, что эта фотография передает саму ее суть.