Джуди Лоусон - Мир у твоих ног

Не позволяя себе усомниться в правильности решения, она повернула назад. Она не может портить жизнь дорогим людям, это слишком жестоко и несправедливо. Сейчас она придет и извинится перед Ником, сошлется на плохое самочувствие, на больную голову, на плохое расположение звезд, полнолуние, да на все что угодно, но попросит его простить ее и не сердиться на Тревора, не ломать ему карьеру.

Внезапно ее осветил свет фар, и Беата зажмурилась. На пустынной улице не было машин и пешеходов. Все добропорядочные жители Дулута уже мирно засыпали в своих постелях, поэтому резкий пучок света стал для Беаты полной неожиданностью. Она застыла на месте, как вкопанная.

— Беата, прошу вас, сядьте в машину, — сказал Ник и распахнул дверцу авто. Голос его звучал глухо и устало.

На мгновение она засомневалась, и неутомимый чертенок вновь стал дергать за ниточки, поднимая волну негодования и неприязни, направленную на этого человека. Но добрый ангел уже был готов к такому повороту событий. Потому, не успела Беата открыть рот и в грубой форме отказаться от предложения, как добрый дух моментально напомнил ей о желании загладить свою вину перед Тревором и Оливией. Вот он шанс, не упусти его, шепнул он, и Беата послушно села в машину.

Несколько минут они ехали молча. Беата была так смущена, что даже постеснялась спросить Ника, куда он ее везет. Ведь, если он находился в городе впервые, то дорогу к ее дому из этой части города знать не может. Она боялась посмотреть на него, почти физически ощущая его напряжение, поэтому тупо уставилась на дорогу, выхватываемую из темноты светом фар.

— Я не знаю, чем вызвана ваша агрессия по отношению ко мне, — наконец проговорил он, и его голос звучал по-прежнему глухо и взволнованно, отчего у Беаты сразу побежали мурашки по спине и она зябко передернула плечами, — но мне это крайне неприятно. Я даже скажу более — второй день это не выходит у меня из головы.

— Мне очень неловко, простите, — еле шевеля внезапно одеревеневшими от какого-то внутреннего волнения и непонятного трепета губами, едва слышно произнесла Беата. — Дело вовсе не в вас. Я плохо себя чувствовала и несла всякий вздор. Вы не должны из-за этого сердиться на Тревора. Только я виновата, что вечер испорчен. Простите.

— Я не понимаю, причем здесь Тревор. Я говорю о вас и обо мне. Мы знакомы всего ничего, и вряд ли я успел чем-то обидеть вас, — конечно, я не беру недоразумения на дороге. Я просто уверен, что ваша неприкрытая агрессия ко мне никак не связана с аварией. Здесь что-то иное.

— Простите, я не должна была так себя вести, — вновь пролепетала Беата, но Ник не слушал ее, он продолжал:

— Я постоянно думаю о вас вот уже более суток. Вы нравитесь мне, Беата.

Она даже сразу не поняла, о чем он сейчас говорит. Прежде, чем до нее дошел смысл сказанных им слов, ее организм ответил на них разливающимся по всему телу теплом, сердце учащенно забилось, а в голове вспыхнул пожар, на мгновение ослепив ее, и Беата вновь зажмурилась, как совсем недавно от яркого света фар. Она нравится ему! Уж не ослышалась ли она? Ей так хотелось заглянуть в его глаза и там найти ответ на свой вопрос, но она боялась пошевелиться, панически боялась обмануться.

— Что вы молчите, Беата? Вы слышите меня? — глухо спросил он.

— Слышу, — словно эхо отозвалась Беата, не узнав собственного голоса.

— Если вы скажете, что я неприятен вам, что вы не желаете меня больше видеть, я пойму и, вероятно, не буду настаивать. Хотя, честно признаюсь, не знаю, как смогу сдержать обещание больше не беспокоить вас.

Беата молчала, наслаждаясь его словами, упиваясь его голосом, а душа ее ликовала. Впервые в жизни мужчина умоляет ее позволить ему встречаться с нею, не прогонять его. Не просто мужчина, а самый лучший, желанный, самый-самый мужчина на свете. Ей вдруг стало нестерпимо жарко, и рука сама собой потянулась к верхней пуговице пальто. Горло сдавило, и стало не хватать воздуха. Со стороны она, наверное, напоминала выброшенную на берег рыбу.

— Поэтому прошу вас, Беата, забыть на время о неприязни ко мне и дать мне шанс загладить свою вину, если таковая есть, перед вами. Возможно, если вы лучше узнаете меня, вы измените свое мнение.

Он замолчал, ожидая ответа, и в воздухе опять повисло напряжение. От волнения во рту у Беаты пересохло, и она, хоть и понимала, что молчать уже просто неприлично и надо хоть что-нибудь сказать, никак не могла вымолвить ни слова, опасаясь, что вместо слов у нее из горла вылетят нечленораздельные звуки. Поэтому она просто повернулась к Нику, не сводящему с нее глаз и совершенно переставшему следить за дорогой, и едва заметно улыбнулась. Этот слабый, едва различимый знак согласия произвел на него эффект разорвавшейся бомбы. Вполне взрослый мужчина, — а Беата подсчитала, что ему должно быть никак не менее тридцати лет, если он был однокурсником Тревора, — заулыбался, как ребенок, получивший вожделенную игрушку, и облегченно вздохнул.

— Если я правильно разобрался в ситуации, — теперь его голос звучал четко и весело, — вы так и не дошли до порта.

— Что? — не сразу смогла переключиться Беата с романтического лада. — Не дошла, — ответила она, когда поняла, о чем ее спрашивал Ник, и тоже почувствовала заметное облегчение и немного разочарования. Ей так хотелось еще услышать какие-то слова, говорящие о его чувствах к ней.

Напряжение улетучилось из салона автомобиля, словно его там и не было вовсе.

— Тогда прошу вас завтра быть моим гидом.

— Я согласна.

— Вот и отлично. В котором часу вы заканчиваете работу?

— Ровно в шесть.

— Значит, ровно в шесть я буду у дверей вашей конторы.

— Договорились. А сейчас, раз вам все равно куда ехать, не могли бы вы отвезти меня домой? — попросила она, давно заметив, что они уже в третий раз проезжают по одной и той же улице.

— Конечно, — спохватился Ник. — Указывайте дорогу.

Остаток пути они весело и непринужденно болтали, словно старые приятели, будто и не было между ними так недавно неприязни. Чувство эйфории завладело Беатой, в ее голове было легко и пусто, а в груди прочно укоренился восторг. О чем они болтали? Спустя всего двадцать минут, стоя под обжигающими струями воды в душе, Беата не могла ничего вспомнить. Словно ее собственный язык, а вовсе не она, говорил и шутил, отвечал на шутки Ника. Щеки сами окрашивались румянцем, а глаза блестели радостным светом, в то время как их хозяйка парила в небесах розового счастья.

Едва коснувшись головой подушки, Беата заснула, а улыбка блаженства так и застыла на ее устах.

Однако сон ее был краток. Посреди ночи она проснулась, словно от какого-то резкого удара, и подскочила на постели. Блаженная улыбка сменилась гримасой боли. Мама! Папа! Еще не до конца преодолев остатки сна, Беата протянула руки, пытаясь дотянуться до стремительно растворяющихся в темноте родных силуэтов. Они были так близко! Мама гладила ее по голове, и Беата могла бы поклясться, что чувствовала прикосновения ее нежной руки, а папа смотрел спокойно и вместе с тем подбадривающее. Его взгляд что-то говорил, но Беата никак не могла сосредоточиться, чтобы понять, что хотел донести до нее отец, а может, о чем-то предупредить. Вокруг было пустынно, словно посреди бескрайнего океана, мрачно, как в надвигающихся серых сумерках, и только откуда-то сверху лился теплый, неяркий свет, очень напоминающий свет от фонарного столба. Он ниспадал на папу и маму, и от этого они казались легкими и невесомыми. И вот в тот самый момент, когда Беата, преодолевая что-то сковывающее ее, словно липкая путина, собрала всю свою силу, чтобы броситься к родителям, чтобы обнять их, удержать, они стали удаляться от нее, будто плывя в сторону манящего света в широком и ярком коридоре. Беата стала кричать, звать их и умолять остаться с нею, но мама и папа только снисходительно и печально улыбались дочери и удалялись.