Сандра Мартон - Бухта Аполлона

У Марии перехватило дыхание.

Он ничего не заставлял ее делать, она сама с радостью совершала то, о чем лишь слышала и читала, и даже не представляла себе, что когда-либо отважится на подобное.

Мария сказала Александросу правду — если он будет настаивать на выполнении своих требований, она не будет в этом участвовать. Да, она ляжет в его постель, но не пошевелится. И пусть он делает что хочет — прижимается губами к ее сомкнутому рту, к ее равнодушным соскам, неподвижным бедрам. Она ни на что не станет реагировать. Не станет… не станет…

Мария ахнула, когда бесшумно подошедший к ней Алекс схватил сумку, потом другой рукой подхватил чемодан.

— Мы уходим.

— Я должна собрать остальные инструменты. Или ты думаешь, что я работаю ломом и молотком?

— Ты что, не слушала меня, когда я говорил, что у тебя будет студия, о какой ты и мечтать не могла?

— Слушала и слышала. Но для работы мне нужны мои собственные инструменты. Понимаю, тебе трудно это понять. Принцу ведь не приходится трудиться ежедневно, чтобы заработать на жизнь, а те, которым приходится, привыкают к людям и вещам, будь то ручка или резец.

Алекс прищурился и внимательно посмотрел на девушку. Значит, вот каким она его видит — бездельником королевских кровей.

— Пальто! — резко скомандовал он. — Туфли. И быстро, иначе я перекину тебя через плечо и отнесу в машину в чем ты есть.

Мария не сомневалась, что именно так он и поступит, поэтому натянула теплые носки, грубые ботинки на толстой подошве и теплую старую парку, купленную на блошином рынке, надела на голову шапку и решительно направилась к двери.

Пусть его высочество полюбуется, кого он купил для «согрева своей постели».

Но Алекс даже бровью не повел.

Стоило им ступить на тротуар, как шофер в униформе поспешно выскочил из лимузина, щелкнул каблуками и приложил пальцы к козырьку в подобии военного приветствия.

Он открыл заднюю дверцу и изобразил подобие поклона, дожидаясь, пока она сядет в лимузин. Как только Мария устроилась на заднем сиденье, дверца захлопнулась с едва слышным, деликатным звуком — чпок! А как же иначе, если машина стоит столько, сколько хороший дом?

Откинувшись на мягкий подголовник, она почувствовала, как ее обволакивает тепло и приятный запах дорогой кожи.

— В аэропорт, — коротко распорядился Алекс, открывший дверцу с другой стороны и усевшись рядом с ней.

Лимузин плавно тронулся, отъезжая от тротуара.

Что, черт возьми, она делает?! Она же должна была хотя бы позвонить Хоакину и предупредить, что уезжает. И с матерью следовало бы попрощаться.

— Стойте!

Машина резко остановилась.

— Я хотела…

Алекс скрестил руки на груди:

— Я думал, мы уже все обговорили.

— Я не могу просто так взять и уехать. Я должна предупредить людей, попрощаться.

— Под «людьми» ты подразумеваешь своего дружка Хоакина? — холодно поинтересовался он.

Мария хотела объяснить ситуацию, но передумала. Пусть думает что хочет!

— А с интимными подробностями нашего соглашения ты его тоже ознакомишь, glykamou [2] Сладкая моя (греч.). ?

Мария вскинула голову:

— Я никому никогда не расскажу об этом!

Алекс пристально посмотрел ей в лицо. По какой-то непонятной причине ему так захотелось обнять Марию, прижать к себе и сказать, что он никогда не причинит ей боли и не обидит.

Дьявол!

— Какой у него адрес?

— Что? — не поняла Мария.

— Ганс — великолепный водитель, но даже он не может добраться до места, если ему не сказать адрес.

— Нет! — испуганно воскликнула Мария. — Не стоит. Послушайте! Через два квартала отсюда станция метро. Высадите меня там, а позже мы где-нибудь встретимся.

— Адрес! — тихо, но очень властно произнес Алекс.

— Градвью-авеню, 174, — прошептала Мария. — Это в Бронксе.

— Бронкс? — Ганс ожидал команды хозяина.

— Бронкс.

И машина снова плавно тронулась.

Лимузин двигался по заснеженным улицам, а Алекс изучал профиль Марии. Она вжалась в уголок, чтобы быть как можно дальше от него, и неотрывно смотрела вперед. В свете уличных фонарей и фар редких встречных машин ее лицо показалось ему бледным.

И еще она дрожала.

Алекс нахмурился. Ей холодно? Не может быть. Единственное достоинство ее уродливой куртки — теплота. Да и внутри машины было тепло.

Скорее всего, она просто нервничает. Или очень обеспокоена. Тем, что согласилась поехать с ним? Ну не то чтобы согласилась, а, скажем, была вынуждена.

Впрочем, какая разница?

А может, она нервничает из-за предстоящего объяснения с любовником?

На скулах Алекса перекатились желваки. Через неделю… нет, через пару часов этот любовник станет историей. Как только они поднимутся на борт его личного самолета, он закроется с Марией в спальне, сорвет с нее эти уродливые одежки и станет ласкать ее так, что она забудет обо всех мужчинах, кроме него.

А через месяц он с радостью распрощается с ней навсегда. Сколь искусна ни была бы женщина в постели, дольше месяца ни одна из них не удерживала его интереса. И мисс Сантос не станет исключением, несмотря на ее способность превращаться из девственницы в распутницу, изо льда в пламень.

— Вот то здание, — раздался голос Марии.

Алекс моргнул, возвращаясь к действительности, и понял, что машина еле ползет. Он посмотрел в окно — неясные серые очертания домов, дешевые машины, припаркованные у тротуара.

— Здесь, мисс? — спросил Ганс.

— Si. Да.

Лимузин втиснулся на свободное место у пожарного гидранта. Ганс выключил двигатель и потянулся к ручке двери, собираясь выйти.

— Спасибо, — быстро произнесла Мария. — Не стоит беспокоиться.

— Оставайся в машине, Ганс. Я сам позабочусь о мисс Сантос.

Алекс открыл дверцу, и в салон ворвался холодный воздух. Сердце Марии пропустило удар. Неужели Принц Высокомерие решил подняться вместе с ней? Ни за что!

— Спасибо. — Она изобразила подобие вежливой улыбки. — Я справлюсь сама.

— Не глупи, glykamou. Уже поздно, улицы пустынны. Какой джентльмен позволит женщине идти одной в такую пору?

И Алекс пошел следом за Марией, утопая в неубранном снегу. Ее ноги в безобразных грубых ботинках без труда преодолевали сугробы, а его кожаные мокасины — ручной работы! — вмиг промокли.

Господи, ну и место! Нашли же, где свить любовное гнездышко! В подъездной двери был сломан замок, внутри воняло мышами и плесенью, стены были исписаны непристойностями и разрисованы любителями граффити. В подъезде имелся лифт, но Мария направилась к лестнице.

— Четвертый этаж, — бросила она, не оборачиваясь. — Справитесь, ваше высочество?

Высочество не затруднило себя ответом, просто молча следовало за ней. Один пролет. Второй…