Кей Мортинсен - Всё вернётся

— Врач будет через несколько минут. Ну-ну, не расстраивайтесь, — сказал Мартин, увидев в глазах Ренаты слезы. — Все обойдется. — Он сел рядом с ней и взял ее за руку.

Рената посмотрела на него с благодарностью.

— Спасибо, — прошептала она. — Я могу справиться со многими вещами, но… — Она не могла произнести это слово. Смерть отца была для нее достаточно сильным ударом, но мысль о том, что ее маленький ребенок может… — Извините. — Рената судорожно глотнула воздух, удержавшись от слез.

Мартин поднес носовой платок к ее глазам. Его лицо было совсем рядом, и оно казалось Ренате не таким сердитым. Черты его лица смягчили теплота и участие.

— Это нормальная реакция, я вас понимаю. Я тоже чувствовал себя беспомощным, когда Томми заболел.

— Я помню! — встрял мальчуган. — Меня сильно рвало, и папа все время менял простыни. А еще у меня был ужасный…

— Ешь свой тост, Томми, и избавь нас, пожалуйста, от неприятных подробностей, — сухо сказал Мартин и повернулся к Ренате. Он провел пальцем по ее улыбающимся губам, и она задержала дыхание. — Томми бывает несносным, но он, по крайней мере, заставил вас улыбнуться.

— Он может заставить и камень улыбнуться.

— Я заслужил награду! Папа, можно я поеду в школу на пони? — спросил Томми, воспользовавшись тем, что его похвалили.

— Нет. Ты пойдешь пешком, как и остальные дети. И не перечисляй мне тех, кто приезжает в школу на машине. Ты знаешь, что я имею в виду.

Томми, открывший было рот, быстро его закрыл. Рената снова улыбнулась, догадавшись, что Мартин очень хорошо знает своего сына.

— А Рената и Ник будут здесь, когда я вернусь из школы? — спросил мальчик с надеждой.

Мартин шумно вздохнул, что можно было принять одновременно за уступку и за раздражение.

— Возможно.

— Здорово! — обрадовался Томми. — Я покажу им своих жуков.

— Это будет зависеть от состояния Ника, — сказал Мартин. — Ему, может, будет не до жуков.

Рената не могла ничего понять по его тону, но она знала, что Мартин недоволен вынужденным продлением ее пребывания в доме. Он достаточно ясно выразил свое отношение к ней вчера вечером. Он, конечно, не монстр, но его доброта распространяется только на ее ребенка. Так что она не должна тешить себя иллюзией, что он изменил свое отношение к ней.

— Мне очень жаль, что так получилось, — смущенно пробормотала Рената. — Я действительно собиралась уехать…

Мартин хмыкнул.

— Но сейчас вы не можете этого сделать, — сказал он, и Рената не поняла по его ворчливому тону, раздражен он или неохотно принимает этот факт. — Не могу же я выгнать вас с больным ребенком, как вы считаете?

— Мартин…

Рената колебалась. Ей во что бы то ни стало, хотелось убедить его, что он вызывает у нее уважение и восхищение. В глубине души Рената страстно желала, чтобы он принял ее в свою семью. Чтобы между ними — Мартином, Томми, Ником и ней — установились теплые, нормальные отношения. Ведь Мартин ее родственник — других близких, кроме Ника, у Ренаты не было.

Как сказать ему о том, что творится у нее в душе? С другой стороны, терять Ренате было нечего.

Мартин был в недоумении. Это было так естественно — держать Ренату за руку, защищать ее, пытаться облегчить ее страдания. Он не понимал почему, но все его существо восставало против принятого им решения удалить Ренату из Гринвуда. Что-то подсказывало Мартину, что она обладает качествами, которые он очень ценит. Она была внимательна к его сыну и проявила себя заботливой матерью. Мартин нахмурился. Он только что был у своей матери, относил ей сок, и она выразила надежду, что он, наконец, встретил «хорошую девушку».

Мартин криво улыбнулся и сказал ей, что никакой страстной ночи не было, а его помятый вид объясняется тем, что он гулял по ночному парку.

— Позор, — сказала Лаура, изрядно удивив своего сына. — Будь счастлив, мой мальчик, следуй велению своего сердца и доверяй инстинктам. Не повторяй мою ошибку.

Мартин тактично не стал напоминать матери о том, что именно она учила его подавлять свои чувства. Перед уходом он поцеловал ее, пообещав почитать ей перед обедом и рассказать о Ренате. Но он пока не решил, что именно скажет о ней.

И сейчас его сердце и инстинкт говорили ему, что Ренате надо дать шанс. Позволить ей остаться в Гринвуде и посмотреть, можно ли ей доверить поместье.

— Вы собирались сказать что-то, — напомнил он.

— Да так, — отмахнулась Рената.

— Но это беспокоит вас, я же вижу. Рената опустила глаза и прикусила губу.

— Скажите, что вас тревожит, — настаивал Мартин.

Рента глубоко вздохнула.

— После того, как придет врач. Сейчас я не могу ни о чем думать.

— Да, конечно.

Рядом послышался громкий хруст. Мартин поднял голову и увидел испуганное лицо своего сына. Томми ел наполовину подгоревший тост.

— Он поправится, папа, да?

Не обращая внимания на крошки, сыпавшиеся во все стороны, Мартин посадил его на колени и прижал к себе.

— У нас самый хороший доктор во всей округе. Конечно, Ник поправится. Ну, ты готов?

— Да, — ответил Томми и перечислил все, что находилось у него в ранце, включая обрывок кожаного ремня, пустой спичечной коробок и куриное перышко.

Рената вопросительно взглянула на Мартина.

— Не спрашивайте, — тихо сказал он, поднимаясь с дивана.

После нежного прощания и объятий Мартину с трудом удалось вытолкать сына в дверь. Томми столкнулся с доктором Лестером Ричардсом, когда тот входил в дом.

— Доброе утро, Марти! Эта кроха на диване и есть мой пациент? Светловолосый, как все Фарино. Доброе утро, леди. Я доктор Лестер Ричардс. Давайте посмотрим на маленького проказника, а Мартин пока приготовит мне чашку кофе.

Мартин взглянул на бледное, испуганное лицо Ренаты. В этот момент он готов был сделать что угодно, лишь бы она не волновалась. Он был поражен тем, что она нравится ему. Почему? Может, его способность к состраданию оказалась выше, чем он думал. Может, он чувствовал бы то же самое к любой женщине, у которой болен ребенок. Мартин решил не задумываться над этим и стал готовить кофе для Лестера.

Но он не мог унять тревожное биение сердца, когда врач осматривал маленького Ника и очень осторожно задавал Ренате наводящие вопросы.

Мартин едва сдерживался, чтобы не рявкнуть на друга, который, по его мнению, слишком медлил с диагнозом. Он поставил на край стола чашку с дымящимся кофе и замер, скрестив руки на груди.

— Ну, Рената, — произнес, наконец, Лестер, и Мартин даже подался вперед, чтобы лучше слышать, что он скажет.

Лестер ободряюще улыбнулся ей, и лицо Ренаты стало менее напряженным. Мартину захотелось обнять ее и защитить от всех невзгод. Черт! Я схожу с ума, недовольно подумал он.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Мартин. Лестер удивленно посмотрел на него и повернулся к Ренате.