Александра Скотт - Рискованное предприятие

— Вы вовсе не навязчивы. Кроме того, — казалось, он не может оторвать испытующего взгляда от ее глаз, — я хочу еще раз увидеться с вами. И это, — его неожиданная улыбка была ослепительной, потрясающей, — никак не связано с какой-либо дружбой, существовавшей между нашими родителями. Я заеду за вами… скажем… в семь тридцать, вас устроит?

— В семь тридцать будет прекрасно, — сказала она, ничуть не кривя душой. Потом встала, взяла сумочку и повернулась к двери. — Да, но… — Она остановилась, держась за ручку. — Ваша секретарша только что назвала вас Джейком. — Она говорила тихо, как будто Карен могла услышать их разговор через массивную дверь. — Именно это меня и смутило — ведь я спрашивала мистера Хьюго Ванбруга.

— Ну, есть только один Хьюго Ванбруг, и, хотя это и мое имя, чтобы не было путаницы, все зовут меня Джейком — по второму имени.

— Тогда все понятно.

— До встречи вечером. В какой гостинице вы остановились?

— В «Эксцельсиоре», — ответила она.

У Джинни было сколько угодно времени, чтобы образумиться, пока она пробиралась по суетливым и оживленным улицам, и раскаяться во всей лжи и обмане. Насколько умнее было бы избежать дальнейшего общения с сыном, когда ее интересует только отец. И главное, при этом какие-либо отношения между нею и Джейком Ванбругом, кроме дружбы, совершенно исключаются. Она вздохнула. Очень грустная мысль — возможно, самая грустная во всем этом несчастном деле.

Когда Джинни наконец дошла до гостиницы, то буквально падала от усталости. Она неправильно оценила расстояние, и ей пришлось идти пешком более часа. Зайдя в номер, она прислонилась головой к двери и постояла так несколько минут, прежде чем подойти к своему еще не распакованному чемодану.

Немного порывшись, она пальцами нащупала твердую квадратную коробочку и уставилась на нее, сожалея, что вещицу не уничтожили много лет назад. Ей страстно хотелось вернуться к временам утраченной наивности — до потрясения, вызванного смертью матери в автокатастрофе. А затем обнаружилось, что все ее существование основано на лжи.

Это было горькое, страшное время. Иногда девушке казалось, что все происходит с кем-то еще, а не с ней, что сейчас она проснется и все будет хорошо. Но у нее на руках имелось доказательство — неопровержимое, абсолютное.

Лишь через несколько недель после автокатастрофы Джинни начала разбираться в материнских вещах. Отказавшись от помощи друзей; она заставила себя взяться за дело.

В один прекрасный весенний день она сидела в маленькой комнатке, где мать обычно занималась шитьем. Сквозь высокие сводчатые окна светило солнце. Бледно-желтые нарциссы, посаженные еще ее родителями, медленно покачивались на ветру, навевая мучительные воспоминания. Именно тогда на дне почти пустого ящика для белья она нашла завернутую и перевязанную коробку. И в это мгновение вся ее жизнь рухнула.

Даже сейчас ей с трудом верилось, что Том Браун, умерший два года назад, человек, которого она всегда считала таким нежным и преданным отцом, на самом деле не был кровно связан с нею, а она появилась на свет в результате короткого и очень страстного романа ее матери в Гонконге.

Вся эта история была описана в дневнике и нескольких письмах, которые лежали спрятанными столько лет. Джинни знала, что, если бы не автокатастрофа, о них никто бы и не узнал. Скорее всего, ее мать со временем уничтожила бы коробку. Потеряв за короткое время обоих родителей, Джинни до сих пор была безутешна. А теперь вот новое открытие. Все сомнения, за которые она могла бы уцепиться, развеяло письмо ее матери к полковнику Хьюго Ванбругу, адресованное в отдел военного атташе посольства США в Сайгоне.

Это было страстное письмо, но в то же время, трогательное и беспомощное. В нем мама сообщала, что в результате их связи она забеременела. Но письмо так никогда и не было отправлено. Возможно, потому, — объяснение нашлось в дневнике, — что к этому времени они уже решили расстаться.

Джинни чувствовала, что, читая этот лихорадочный, бередящий душу и очень личный рассказ о любви, вторгается в чужую жизнь. Но, как быть, если такая история касается лично тебя?..

Теперь она припоминала, что изредка в матери проглядывала более страстная женщина, чем та, которая обычно держала свои эмоции под строгим контролем, в то время, как ее отец… о нет, вернее сказать, человек, которого она всегда считала своим отцом… у Тома Брауна был спокойный, мирный, уравновешенный характер. Все знали его, как хорошего человека, доброго мужа и отца. Правда, он не был похож на мужчину, который мог бы увлечь Джейн…

Джинни часто задумывалась об их явном несоответствии. Но, какой ребенок не задумывался о тайне сексуального притяжения своих родителей!.. Однако в данном случае можно только сказать, что Джейн была необычайной женщиной, красивой даже в не очень молодом возрасте. А Том был самым обыкновенным англичанином, не красавцем, но и не уродом. Может, когда они оба были молоды, когда познакомились и поженились, все было иначе.

Очень сложно судить об этих вещах. Сегодня умная женщина не рассматривает замужество как основную задачу, и трудно понять ту, которая связывает себя на всю жизнь в девятнадцать лет.

Отец Джейн был военным и служил в Германии. Там она и познакомилась с Томом, военным стоматологом… Да… молоденький майор, хорошенькая девушка; возможно, они даже безумно влюбились друг в друга.

Но одно было абсолютно ясно. Когда Джейн на несколько недель осталась одна в Гонконге, — Том был отозван в Лондон на какие-то курсы, — она встретилась с Хьюго Ванбругом. Их сразу потянуло друг к другу. Они не могли и не хотели контролировать свои чувства, что было очевидно из одного из писем — нескольких, тонких, пожелтевших страничек, хранившихся в коробке. В нем он раскрывал свою душу и проклинал судьбу за то, что они не встретились до того, как связали себя брачными узами.

Из дневника было ясно, какую муку испытывала Джейн, пытаясь обойти религиозные законы, которые запрещали развод; она страстно желала сделать это, но, в конце концов сдалась.

Да, я знаю, что предала Тома и мой брак, что до конца жизни меня будут мучить угрызения совести, но все равно, Хьюго, я всегда буду благодарить Бога за то, что Он послал мне тебя. И я буду любить тебя до конца жизни.

Думаю, ребенок был зачат две недели назад, в нашу последнюю ночь. Столько радости и такая безысходность! Но завтра возвращается Том, и если, как мы решили, наши жизни вернутся в нормальное русло, то он никогда не узнает, что ребенок не его. Что хорошего, если я скажу ему правду? Это разобьет ему сердце. Ведь он любит меня, ты это знаешь. В течение нескольких месяцев — со дня обнаружения писем и до поездки в Нью-Йорк — мысли о матери и Хьюго Ванбруге целиком владели вниманием Джинни. Предполагала ли Джейн, что когда-нибудь ее дочь узнает правду о своем рождении? Или она намеревалась, в конце концов уничтожить все улики? Как знать? И отчасти именно эта неуверенность и привела ее в Соединенные Штаты.