Ада Суинберн - Зимняя сказка

Но времена переменились. Амели и Натали сперва шушукались и хихикали, а потом решили открыть подруге глаза. Та с ужасом заметила, что Шарль, оказывается, делает отчаянные попытки ухаживать. И Жюли впервые посмотрела на него как на мужчину, а не как на сослуживца, которого можно отправить за кофе или папками на верхние этажи. Тут только ей вспомнилась его чрезмерная вежливость, обходительность, услужливость…

Амели и Натали были в восторге от своей затеи: им хотелось свести двух одиноких коллег. И если ветреная, но в то же время очень даже прагматичная Амели действовала из одного только желания развлечься, то Натали, славившаяся интуицией на весь отдел, имела куда более серьезные планы. Ей почему-то казалось, что Жюли и Шарль просто созданы друг для друга. В любом случае обе сводницы опоздали. Шарль с первыми проблесками весеннего солнца опередил их, начав проявлять неслыханную активность.

Он не упускал случая спросить у Жюли время, ссылаясь на неисправность своего компьютера. Он предлагал принести кофе, переставить программы — короче, любые услуги в любое время дня и ночи. Естественно, такое несвойственное обычно замкнутому, погруженному в свои мысли Шарлю поведение сразу привлекло внимание всего отдела. Шатобриан, который до того был только козлом отпущения, теперь стал еще и объектом всеобщих насмешек. Откровенные, по-детски наивные ухаживания веселили сторонних наблюдателей и сделались главной темой дня. Одни, преимущественно мужчины, потешались над Шарлем, другие, преимущественно женщины, жалели бедняжку Жюли.

А ее действительно было за что пожалеть. Она сделалась предметом служебных пересудов, и виноват в этом был Шатобриан. Неуклюж, смешон… Только теперь Жюли поняла, в какую яму она угодила. Ни в чем не повинная и кругом виноватая. Шарль стал внушать ей неприязнь. Она злилась на себя за то, что не может дать отпор, а на него за то, что он не понимает, не хочет видеть полного равнодушия объекта ухаживания.

А накануне… Накануне Шарль набрался наглости и предложил проводить Жюли до дому. Отвезти на такси. Как ей будет угодно. Естественно, она отказалась. И что еще более естественно, сегодня об этом судачили все вовлеченные в интригу этажи. До Жюли дошли даже слухи, что Шарля кто-то подговорил. Само собой, кто-то из мужчин. Этот простак повелся, а на деле была составлена целая турнирная таблица, где принимались ставки: согласится — не согласится. Партия «согласится» потерпела поражение, зато соперники ликовали. Все это, разумеется, не принимало форм какой-то травли и злобствования, нет. Просто надо же людям о чем-то говорить на работе, кроме работы. А тут такая замечательная тема да еще с наглядными иллюстрациями и по крайней мере двумя вариантами развития событий. Чего лучше! Народ оживился. Тем более весна на дворе.

Страдала же одна Жюли. Шарль не замечал насмешек и глупых шуток, но зато она получала за двоих. Вот и теперь впереди показался вход в «Мен-Монпарнас». Сейчас там внутри наверняка уже идет обсуждение события вчерашнего вечера. И как пить дать принимаются ставки на сегодняшний день. Что еще учудит Шарль? Боже?! Ну что еще?

Жюли уже начала даже подумывать о том, не завести ли роман с кем-нибудь другим, чтобы отвадить навязчивого ухажера. К тому же это позволило бы с честью выйти из положения.

Шарля знали на работе как чудака. Никто никогда особенно не присматривался к этому человеку. Знали, что за ним водятся странности, но какие именно? Вот вопрос. Одни утверждали — и надо сказать небезосновательно, — будто он страдает графоманией. Жюли и вправду довольно часто замечала, как Шатобриан, оставив срочные дела, хватается за ручку и начинает быстро-быстро что-то строчить на первом попавшемся листке. Однажды Шарль испортил таким образом важный документ и получил выговор. Так вышло, что Жюли присутствовала при этом событии. Шеф орал, почти топал ногами и, наверное, провалился бы сквозь пол на нижний этаж. Гнев его не знал границ. А Шарль? Вопли шефа, столь хорошо отточенные годами службы на руководящих должностях, казалось, вовсе не достигали слуха Шарля. Он смотрел на взбешенного человека с таким недоумением, словно не понимал своей вины. При этом — никакой растерянности, подавленности, скорее настойчивое желание понять. Что понять? Жюли не знала. Шарль глядел на начальника тем взглядом, каким ученый во время эксперимента с интересом наблюдает за крысой или кроликом, которым минуту назад вкололи порцию препарата. Но потом Шарль удивил Жюли еще больше. Минут через пять он стал зевать самым откровенным образом. Взгляд его устремился куда-то далеко в небо, которое хорошо было видно за окном, а потом застыл. Глаза его говорили лишь о глубокой внутренней работе, сосредоточенности, словно он решал в уме непосильную задачу со множеством неизвестных. В любом случае шефа Шарль уже не слышал. Тот, случайно бросив взгляд на подчиненного, изумился не менее, чем Жюли, и, больше не сказав ни слова, вышел, поняв, что сотрясать воздух не имеет никакого смысла.

Но утро чудес на этом не завершилось. Жюли еще довольно долго наблюдала за Шарлем. Около трех минут он стоял неподвижно, а потом, словно очнувшись после длительного сна, окинул свою кабинку взглядом и, заметив Жюли, как ни в чем не бывало спросил:

— А этот уже ушел?

— Да, — кивнула та растерянно. Ей казалось, что Шарль, несмотря на задумчивость, все-таки краем глаза следит за происходящим. Нет. Он не следил.

— А что сказал? — спросил Шарль.

Жюли не могла не улыбнуться. Либо этот парень великолепный актер, либо только что пережил перемещение в другой мир, по причине чего пропустил все самое интересное в этом.

— Сказал, что ты болван и что у тебя отнимут чуть ли не половину зарплаты.

Шарль равнодушно пожал плечами, словно все сказанное относилось не к нему, а к кому-то третьему, которого он к тому же в глаза никогда не видел и знает лишь понаслышке.

Однако дальнейшие действия незадачливого коллеги еще более поразили Жюли. Только мгновение назад его лицо выражало чуть ли не презрение к произошедшему, а тут он вдруг бросился к корзине с бумагами и, судорожно разворачивая скомканные листы, принялся искать что-то. Он сидел на корточках, словно маленький ребенок, и без малейшего стеснения рылся в собственном мусоре. Волосы на голове были взъерошены. Брюки задрались кверху, и Жюли заметила, что один носок у него синий, а другой черный. Ей стало даже немного жалко Шарля. Казалось, она поняла. Поняла его поведение. Шеф своими криками, которые слышал весь отдел, ввел бедного малого в ступор. Тот и слова не нашелся сказать в ответ, где уж там оправдываться. Но вот гроза пролетела, Шарль оттаял и, спохватившись, подумал: а нельзя ли исправить? Теперь он разворачивал бумаги, стараясь найти злополучный документ. Лицо его, не лишенное, впрочем, привлекательности, выражало досаду.