Джулия Джеймс - В плену страстей

– Я уже сказала все, что сочла необходимым.

Алекса отвернулась. Это сюрреализм какой-то! Она стоит перед матерью Гая, а та почти приказывает поговорить с ее сыном.

– Но всего, что следовало вам сказать, мой сын не сказал вам, – продолжала мадам де Рошмон. – Вот почему вы должны полететь во Францию и поговорить с ним.

Алекса забыла об официальности.

– Простите, если я покажусь невежливой, но я вообще ничего не понимаю. Зачем я сюда пришла? Что вы от меня хотите? И почему? Буду с вами откровенной. Вы ведь знаете о моих отношениях с вашим сыном – они вышли за рамки «клиент-художник». В прошлом году у нас с Гаем была непродолжительная связь. И все. Для него это мало значило. Он сообщил мне о своей помолвке и в тот же день оборвал наши отношения. – Алекса удержалась и не упомянула, что Гай попытался их возобновить. – Мадам, наши отношения закончились. Смею вас уверить, что с моей стороны…

И снова повелительный жест заставил ее замолчать.

– Все, о чем я вас прошу, это уступить моей просьбе и поговорить с моим сыном.

– Зачем?

Алекса с вызовом вскинула подбородок.

– Ради будущего счастья моего сына, – ответила мадам де Рошмон.

– Его счастье, мадам, не имеет ко мне никакого отношения. Я надеюсь… я надеюсь, что он будет счастлив в браке.

– И я тоже надеюсь, мадемуазель Харкорт. Любая мать желает этого для своего ребенка. Вот почему очень важно, чтобы вы поговорили с Гаем.

Она встала и направилась к двери, и Алекса последовала за ней.

– Это не отнимет у вас много времени. Машина доставит вас в аэропорт, а через два часа вы уже будете в замке.

– Мадам, я не могу…

Мать Гая остановилась и повернулась к Алексе.

– Пожалуйста, – произнесла она.

Что-то в ее лице, глазах заставило Алексу остановиться и сказать:

– Хорошо, раз вы настаиваете. Я не понимаю, почему вы так решили… и не могу предположить, к чему это приведет.

– Я думаю, что жена Гая сочла бы, что это поспособствует ее браку.

Понятно. Теперь Алекса все поняла. Мадам Гай де Рошмон необходимы уверения Алексы в том, что она не представляет угрозы ее семейной жизни. И, чтобы ее успокоить, женщина, которая подозревается в любовной связи с ее мужем, должна прилететь к ним и по просьбе Гая сказать жене – которая каким-то образом узнала об Алексе, – что она не любовница ее мужа.

– Я сделаю это, мадам, – заявила Алекса, – но лишь при условии, что у меня в дальнейшем не будет никаких контактов с кем-либо из вашей семьи. Простите, если это звучит грубо, но моя жизнь изменилась и возврата к прошлому нет.

– Как пожелаете, мадемуазель. Пойдемте.

В коридоре их ждал слуга, которому мать Гая что-то сказала по-французски. Затем протянула руку Алексе:

– Благодарю вас.

Алекса нехотя пожала ей руку и в оцепенении последовала за слугой вниз по мраморной лестнице.

Оцепенение не прошло и когда она уже сидела в личном самолете де Рошмонов. Самолет был ей знаком – в нем она летала к Гаю.

Самолет летел над Ла-Маншем, и она вновь и вновь повторяла, хотя на душе скребли кошки: «Господи, помоги мне пережить все это и вернуться к другой жизни, которую я для себя выбрала»

– Мисс Харкорт? Капитан просит передать, что мы начинаем снижаться и приземлимся вовремя, – раздался голос стюардессы.

Стюардесса улыбнулась, и Алекса пробормотала в ответ что-то вежливое.

Пока самолет приземлялся на небольшой частный аэродром к западу от Парижа, Алекса словно заклинание повторяла слово «должна». Ее провели к поджидавшему лимузину, который повез ее сначала по главной автостраде, а затем свернул на сельскую дорогу. Погода была великолепная. Чудесный день начала лета клонился к закату, но солнце еще дарило свое тепло пробудившейся природе. Автомобиль замедлил ход и свернул на другую, узкую, дорогу, проехал через витиеватые железные ворота высокой, в два метра, ограды. Алекса вся сжалась. Лимузин ехал по длинной подъездной аллее, окруженной ухоженным лесопарком.

Луарский замок Рошмонов словно появился из волшебной сказки. Светло-серые каменные стены, заостренные башни в окружении регулярного парка. Лимузин подъехал к парадному входу, и Алекса вышла. Она огляделась, вполне ожидая увидеть дворцовую знать в нарядах с картин мадам де Рошмон.

Ее провели в огромный вестибюль, где сверкали канделябры и зеркала в позолоченных рамах. Широкая двойная лестница поднималась наверх. От такой роскоши могла закружиться голова, но Алекса призвала на помощь всю свою силу воли.

Она проследовала за дворецким по длинной анфиладе комнат, протянувшихся справа от вестибюля, и оказалась в отдельной части замка. Звук ее шагов эхом отдавался от паркетного пола и от деревянных панелей стен. Алекса не разглядывала ни картин на стенах – а их было очень много, – ни статуй в нишах. Все ее мысли были направлены на то, что ей сейчас предстоит. Наконец она очутилась у массивных дверей в конце коридора. Дворецкий негромко постучал.

– Entrez , [22]– послышался приглушенный ответ.

Двери раскрылись, и она вошла.

Перед ней и слева от нее – огромные окна с подъемными рамами. А за необъятных размеров резным письменным столом сидел Гай. На долю секунды, прежде чем он понял, кто вошел, она увидела выражение его лица: унылое, с потухшим взором. Ей сделалось больно. Но когда он понял, что это она, то лицо изменилось – оно окаменело. Очень медленно он встал. Алекса слышала, как за ее спиной закрылись двери.

– Алекса.

Он назвал ее имя. И это все. Никаких эмоций, даже таких злых и тягостных, как тогда в коттедже в Девоншире. Пустота. Абсолютная пустота.

Алекса смотрела на него и, казалось, не видела. Отказывалась впускать в себя его облик, высокую, худощавую фигуру в элегантном, отлично сидящем костюме. Широкие плечи, узкие бедра. Отказывалась видеть совершенное в своей неподражаемости лицо, красиво падающие черные волосы, резко очерченную линию рта, скул. И изумрудные глаза с длинными ресницами…

Только бы не утонуть в них.

На ее лице тоже ничего не отразилось. Ей было трудно дышать, грудь стеснило, в животе – тяжелый ком.

– Мне сказали, что ты хотел со мной поговорить, – отрывисто произнесла она.

– Кто сказал?

Он нахмурился.

– Твоя мать.

– Моя мать?

Маску безразличия сменило изумление.

– Да. Сегодня днем она пригласила меня к себе и сказала, что ты хочешь со мной поговорить. Она сказала, что это важно. И вот я прилетела.

Гай явно был в растерянности.

– Я… я с трудом могу этому поверить. – Он впился в нее взглядом. – Когда я в последний раз тебя видел, ты дала понять, что… что не хочешь иметь со мной никаких дел. – Его взгляд вонзался в нее подобно ножу. – Я знаю, какого ты обо мне мнения, Алекса. – Его лицо исказила мучительная гримаса. – Тот портрет на мольберте рассказал мне все. Рассказал о твоей ненависти. – У него потемнели глаза. – Мне следовало сказать матери об этом. Тогда она не потратила бы столько усилий, чтобы ты прилетела сюда.