Элен Алекс - Забытая мелодия

Любому из нас охота выделиться из толпы, если не великими свершениями, то, на худой конец, богатым внутренним миром. И если первое удается лишь везучим одиночкам, то второе подвластно буквально каждому.

В детстве я мечтал стать космонавтом. Никто не знал ведь, что я вырасту таким маленьким, толстым и неуклюжим, что меня даже в простую армию не возьмут.

Я мечтал высадиться на обратной стороне Луны и передать оттуда горячий привет всей своей родне. Отец и дед лопнули бы от зависти, когда б их отпрыск Денни Валентино развернул к ним эту чертову Луну ее обратной стороной.

Всем в детстве кажется, что мир огромен и прекрасен, и ты хоть на что-то в нем да сгодишься. И лишь с возрастом понимаешь, что на самом деле мир вполне может уместиться в твою уютную квартиру, в твой диван, кухонную плиту, телевизор и пару-другую склочных родственников, безукоризненных в своем занудстве.

А еще мне в детстве, как и всем нормальным детям, снились воздушные шарики и розовые слоны.

Когда я вырос, я понял, что, чтобы не свихнуться, мне надо придумать себе новую несбыточную мечту. Она будет манить меня из-за голубого горизонта, а я буду мечтать до нее дойти.

Примерно в то время я и увидел впервые Лиз.

Она остановилась у окон моей мастерской и стала разглядывать свои босоножки. Я увидел, что у нее сломался каблук. Мысль о том, что эта девушка сейчас зайдет в мою мастерскую и попросит прибить каблук, потрясла меня до глубины души.

Но Лиз, видимо, даже и не заметила, что она остановилась прямо у окон обувной мастерской. Она постояла в раздумье, а потом сняла свои босоножки и пошла дальше босиком.

Это в центре-то нашего огромного города. Вот это девушка!

Я видел, что она поймала такси, которое увезло ее куда-то в голубую даль. Я подбежал к окну и еще долго стоял около него, раскрыв рот.

В то время я уже ходил на эти свои курсы и был знаком с Эдди. Он был моим единственным другом, и мы договорились ничего друг от друга не скрывать.

Мы сидели с ним за одним столом, и я шепнул ему на следующий день:

— Вчера, в двенадцать часов дня, я придумал себе несбыточную мечту.

— Да ты что, — сказал Эдди, — и когда ты мне про нее расскажешь?

— Я тебе ее покажу, — гордо сказал я.

— Это как? — не понял Эдди.

— Увидишь, — сказал я.

И мы стали искать по всему городу Лиз. Мы тогда еще не знали, что она очень знаменита и многие престижные клубы города мечтают заполучить ее к себе на работу.

У нее была масса поклонников, власти города предлагали ей открыть школу танцев. Но Лиз говорила, что она не может никого и ничему обучать, потому что все, что она делает, находится очень глубоко внутри нее и никакому объяснению не поддается.

Это мы с Эдди уже много позже узнали из интервью с ней по телевизору. И танцы ее мы тоже увидели много позже и записали их на кассеты.

А туда, где она обычно выступала, мы пойти не могли, мы не ходим по таким заведениям. У нас для этого не хватает уверенности в себе.

Лиз мы потом встретили в городе, это произошло несколько дней спустя после того, как я увидел ее впервые из окон моей мастерской.

Она прошла мимо нас с Эдди навстречу своему Майклу, она и не заметила нас. Она не заметила бы нас, если бы даже мы стояли у нее перед самым носом, зачем ей это?

Она подошла к Майклу и улыбнулась ему. А он обнял ее, а потом поднял на руки и закружил. В центре города, вот дают.

Они были чем-то похожи. Оба темноволосые, счастливые. Майкл показался нам сильной и надежной крепостью любви, а Лиз — прозрачным невесомым счастьем, неожиданно поселившимся в могучих крепких стенах этой крепости.

А еще мы поняли, что Майкл — это и есть тот человек, который нужен нашей Лиз.

— А можно, — сказал Эдди, — это будет и моя мечта?

Я подумал и сказал:

— Можно.

С меня не убудет.

Так Лиз и стала нашей мечтой. Нам даже не надо было знакомиться с ней, мы уже были счастливы от того, что она просто есть. Наша Лиз.

А потом и на курсах по психологии и самоанализу нам посоветовали придумать хоть какую-нибудь мечту. Очень трудно удерживать себя в жизни, которая не имеет совершенно никакого смысла.

Почти у всех парней, девушек и других, более солидных людей, которые посещали эти наши курсы, жизнь не имела никакого смысла.

Эти люди не знали, куда девать свои утро, вечер, ночь, да и вообще все триста шестьдесят пять дней в году. Они бы с удовольствием их кому-нибудь подарили.

Но, к сожалению, такой подарок был совершенно никому не нужен.

На курсах нам объясняли, что мир прекрасен и неповторим.

Когда я впервые увидел Лиз, я и сам это понял.

Наши курсы, помимо меня, посещали другие люди. И у каждого из нас был какой-нибудь изъян. И совершенно необязательно этот изъян был виден окружающим, вовсе нет. Может, это была какая-нибудь душевная травма или просто комплексы.

Но любое общество очень неохотно принимает в свои ряды людей с каким-нибудь изъяном. Даже можно сказать, что оно не принимает таких людей в свои ряды совсем.

И поэтому на этих наших курсах мы создали свое маленькое общество со своими мелкими радостями, крупными заботами и обыкновенной повседневной суетой. Мы, конечно, не были друг другу семьей. Но мы и не были друг другу теми посторонними людьми, которыми и без нас полон и наш большой город, и весь остальной мир.

Мы изучали жизнь во всем ее великолепии, разыгрывали сценки типа: на главпочтамте, в супермаркете, в театре, на работе. И учились выходить из трудных ситуаций если не большими героями, то хотя бы просто молодцами.

Мы делились каждый своим хобби, и это помогало нам расширять свой кругозор. Еще мы учились понимать, как богат и разнообразен внутренний мир каждого из нас, и вырабатывали в себе уважение к проблемам окружающих.

Словом, мы создали для себя такой микромир, который был совсем неплох и в котором очень даже можно было жить.

Сейчас я не знал, как там Лиз, и от этого мне было больно и горестно на душе. Я видел ее беременную сестру и понимал, что ей не до Лиз. Теперь я уже жалел, что мы с Эдди не набрались смелости и не пришли к Лиз в больницу.

В местной компьютерной сети поклонники Лиз развернули целую компанию в целях поддержки бодрости ее духа. Они передавали ей дружеские приветы и просили сообщить ее новый адрес, чтобы засвидетельствовать свое почтение лично. Вот идиоты.

У нас на курсах стоял компьютер, и я наблюдал за их компанией в свободное от работы время.

Лиз не отвечала на послания, у нее была депрессия.

Она, конечно же, читала сообщения своих поклонников, и многие из этих сообщений были очень даже милы. Все предлагали Лиз свою дружбу, а некоторые — даже руку и сердце. Черт их подери.

Когда Лиз была на ногах, они даже взглянуть в ее сторону боялись, а как она должна была жить теперь? Словом, у Лиз была глубокая депрессия.