Кейт Вудсток - Подруга детства

— Мама, ты хоть что-нибудь слышишь?

— Дейзи, папа передает тебе привет и говорит, чтобы ты завязывала с бизнесом, забирала своего дальнобойщика-шекспироведа и ехала к нам. Правда, наш дом смыло в море, но уже почти готов второй, он на холме, и шторм до него не доберется. Большой привет Гасу. Скажи, я с его легкой руки перечитала Шелли и Уитмена — поразительно! Целую тебя, милая. И папа целует.

— Мама… Я выхожу замуж…

Отбой.

— Привет, привет, меня зовут Джед, и даже наши мамы в восторге от моей рекламы. Дейзи, я тебя поздравляю.

— Рано. Послезавтра. «Наши мамы» не звучит. Лучше — «наши мамаши». Ты придешь?

— Вот же я и звоню. Понимаешь, старушка, во-первых, Морис не будет особенно счастлив, во-вторых, у меня нету смокинга, а в-третьих, меня, Дейзи, соблазнил Ван Занд.

— О Боже!

— Нет, нет, не волнуйся, не в том смысле. Просто ему нужен свежий мозг для сценария его потрясных фильмов с телка… девушками.

— Серьезно? Джед, я за тебя рада. Поработаешь в кино, а там и Голливуд…

— Между нами, на мой взгляд, это будут фильмы класса «три икса». Порнушка. Пардон, легкая эротика. Нет, жесткая эротика, переходящая в легкую порнографию. Дейзи, я лечу сегодня ночью. Будь счастлива и не скучай без меня, лады?

— Великий и Ужасный, я буду скучать, но ты лети и выдай настоящее искусство, понял?

— Понял. Чао. Красавчика поздравь от меня.

— Илси? Это Урсула. У меня выдалась свободная минутка, вот и звоню тебе.

— Бедняжка! Все на тебе?

— А как ты думаешь? Милая Сэнди… то есть Дейзи, спасибо, Элеонора, я помню, здесь совершенно одна, ее родители давно живут в другом полушарии, так что я заменяю ей мать, в некотором роде.

— Сколько приглашенных?

— Не очень много. Мы с Морисом решили ограничиться небольшим фуршетом, потому что ночью они все равно улетают в Майами. Слава Богу, с работы будут только девушки, хотя, на мой взгляд, ужасно глупо приглашать подружек невесты на роспись в мэрии.

— Урсула, эта девочка ведь наследница Сэнда?

— Да, но об этом я узнала в последнюю очередь. Главное, мальчик так влюблен…

— Разумеется. Чувства и деньги — разные вещи. Морис ведь не слишком преуспел в бизнесе?

— Илси, ты говоришь ерунду. Он вполне успешный соучредитель компании…

— Да я знаю, Урсула, знаю. Ван Занд рассказывал, что нашел совершенно потрясающего парня для своего кино, а этот парень работал раньше у дочки Сэнда, сына того Сэнда, который «Бритиш Петролеум», но теперь эта дочка-внучка выходит замуж за сына конгрессмена, который и был ее компаньоном. Ван Занд сказал, что девочка умна и с характером, но с таким компаньоном ей не выплыть… Прости, Урсула, но ведь ты сама говорила, что Морис у тебя гуманитарный мальчик.

— Всего доброго, Илси.

Совершенно точно известно, что девяносто процентов невест нервничают в день свадьбы. Совершенно неизвестно, почему они нервничают. Возможно, это некий атавизм, пришедший из тех времен, когда жених мог не явиться на собственную свадьбу, отправившись между делом в крестовый поход или получив смертельную рану на дуэли. Впрочем, девяносто процентов женихов тоже нервничают, а это уж и вовсе непонятное явление.

Надо отдать должное Морису Эшкрофту — в этот солнечный день он являл собой совершенное спокойствие и хладнокровие, видимо, предпочтя войти в оставшиеся десять процентов новобрачных. Он стоял на ступенях, ведущих в мэрию Нью-Йорка, и смотрел вдаль. Серые брюки были безукоризненно отутюжены, фрак облегал широкие плечи и стягивал тонкую талию, в петлице трепетала белая роза, а по сравнению с сорочкой и галстуком даже альпийский снег показался бы копотью фабричных труб. Ветер слегка шевелил золотистые локоны, впрочем, надежно спаянные лаком для волос, на высоких скулах цвел нежный румянец, зеленые глаза были прозрачны и чисты, словно бериллы.

Жених практически не шевелился, и в толпе зевак, без которых не обходится ни одна свадьба, родилось предположение, что сейчас жених думает только об одном: когда же приедет его невеста.

На самом деле несколько молодых людей, а также целая группа дам, могли бы разъяснить неподвижность жениха, равно как и прозрачность его взгляда. Если же об этом спросили бы некую Стеллу Конгрив, танцовщицу известного ночного стрип-бара, она и вовсе дала бы исчерпывающие объяснения.

Дело в том, что начавшийся позавчера мальчишник плавно перетек во вчерашний пикник на природе, а затем и в ночь, предшествующую свадебной церемонии. Все это время Морис находился в основном в состоянии алкогольного забытья, которое сегодня утром естественным образом трансформировалось в жесточайшее похмелье. Теперь Морису было мучительно больно шевелить головой, вращать и просто моргать глазами, а также произносить любые звуки, кроме открытых гласных.

Урсула — в элегантном открытом платье цвета пьяной вишни, на высоченных каблуках и в гранатовом гарнитуре — металась по верхней площадке лестницы, нервно стряхивая пепел с длинной и тонкой сигареты. Чуть поодаль в складном кресле разместилась тетка Элеонора, ради праздничка облачившаяся в изумрудный брючный костюм, а на голову надевшая широкополую шляпу.

Ниже по ступеням располагались друзья жениха — их легко можно было узнать по иссиня-бледным и измученным лицам — и подруги невесты — их можно было узнать в основном по близнецам Сью, которые шныряли под ногами и уже успели связать между собой пышные ленты абсолютно одинаковых лиловых платьев мамы и тети Мэгги. Долли Браун отсутствовала, ибо должна была прибыть вместе с Дейзи. Часы показывали без четверти одиннадцать, а церемония была назначена на одиннадцать ровно, так что метания Урсулы являлись исключительно показательным мероприятием.

Без шести позволили себе заволноваться Сью и Мэг, без пяти один из близнецов захотел писать, а без двух минут перед мэрией остановился шикарный автомобиль, из которого вылезла злая и красивая Долли Браун, а за ней…

Жемчужное облако из кружев и перьев, складок невесомого муслина и неожиданной серебряной парчи, сияние жемчугов и стразов, туфельки, держащиеся на маленькой ножке лишь благодаря чуду и двум тонким серебряным шнуркам, каскад каштановых локонов, рвущийся на свободу из-под серебряной сеточки, лучащиеся счастьем карие глаза, нежные губы и золотистая россыпь веснушек на зарумянившихся скулах… Белые розы в тонких пальцах — и яркое солнце, заливающее серую каменную площадь, раскрашивающее все вокруг в цвета счастья и любви.

Даже Морис на несколько мгновений вышел из ступора и соизволил одобрительно прищуриться, а из группы товарищей жениха донеслось сдавленно-одобрительное мычание. Дейзи робко поднялась по ступеням, не сводя глаз с зеленоглазого красавца, протянула дрожащую ручку… Морис склонился над ее пальцами, и это вполне можно было считать подвигом с его стороны, потому что в голове у него в этот момент взорвались артиллерийские снаряды, а в глазах потемнело.