Нэн Эскуит - Сад Персефоны

— Ты считаешь, что это так плохо — любить? Даже если то, что мы почувствовали друг к другу, не что иное, как просто увлечение? Как ты сказала однажды, ты боишься рискнуть. Ты не хочешь даже попробовать снова испытать радость? Думаешь, твои страхи и пуританское воспитание спасут тебя от голосов сирен языческого мира?

Я откинула голову:

— Я знаю, что выгляжу жеманной, ограниченной и глупой. Дело не в том, что я любила Алексиса, и это было лучшее в моей жизни. Я не хочу, чтобы повторилось лучшее, потому что не верю в это.

— Алексис мертв. Тебе нет нужды совершать эмоциональное самоубийство в его память. Он не стал бы ждать этого от тебя. Он любил жизнь с таким жаром!

Некоторое время я молчала, вспоминая Алексиса, его веселость и шутливость, его жизнелюбие, счастье, которое мы с ним разделяли. Это был не тот Алексис, который заставил бы меня заключить себя в эту мысленную строгую оболочку. Он сказал бы: «Живи снова, Стейси! И люби!» Тогда почему я не могла так поступить?

Пол медленно раскрыл зонтик и распростер его над моей головой.

— Поднимемся немного вверх по утесу? Мы можем где-нибудь присесть на полпути полюбоваться видом. — Он слегка улыбнулся. — И поговорить еще немного.

Я повернулась, и мы начали взбираться по извилистой тропке. Она была крутой и неровной, из-под наших ног сыпались камни. Тени не было совсем, и, поскольку мы вынуждены были идти один за другим, Пол время от времени закрывал зонт и пользовался им как тростью. Он опирался на него, протягивая мне другую руку, чтобы помочь лезть вверх.

Когда мы добрались до площадки, где отдыхали Василис и Мария, Пол сказал:

— Остановимся здесь?

Но я покачала головой и, переведя дух, сказала:

— Нет, поднимемся на самый верх!

Я тяжело дышала, чувствовала себя изнуренной, но не хотела вступать с Полом в новый разговор. Это было бы слишком. Я предпочла сделать усилие и продолжать взбираться на гору, а не заниматься самоанализом.

Половину пути мы уже прошли. Дальше дорога, казалось, выровнялась, и идти стало легче. Я поняла, что теперь тропа обогнет утес с другой стороны, а не будет идти крутыми поворотами, как до того.

Теперь мы могли остановиться и полюбоваться видом. От него действительно захватывало дух. Безграничное море вокруг, такое прозрачное, что все изменения глубины и поверхности дна отражались в оттенках воды; бледно-зеленый цвет плавно перетекал в темно-изумрудный, затем в чернильно-синий. Поверхность временами покрывалась рябью от дуновения ветра, который Пол называл по-гречески «легким дыханием бриза». Отдаленные острова виднелись совершенно ясно. Они были как будто увенчаны серебряными коронами, а далеко внизу, значительно дальше, чем я думала, виднелась белая точка на воде — наша яхта «Океанис».

Я воскликнула, задыхаясь:

— О! — И это было все, что я была в состоянии произнести.

Пол улыбнулся:

— Просто нет слов, правда? Вот это Греция, которую знали древние. Это самое море, и это небо, и этот свет! — Он поднял руку. — Послушай!

Я прислушалась, но не услышала ничего, кроме шелеста ветра и, на его фоне, где-то вдалеке, звона колокольчика, привязанного к шее козы.

— Ничего. Только тишина.

Он улыбнулся. Рука его протянулась к моей.

— Вот это я и хотел сказать.

Мои пальцы застыли в его крепкой руке. Неожиданно напряжение исчезло, все волнения и страх рассеялись под влиянием этого мирного и тихого мгновения. Мы стояли рука в руке, глядя вниз с вершины горы на расстилающийся вокруг нас мир.

Даже когда Пол прервал тишину, сказав: «Сядь и передохни немного», это ощущение осталось. Я послушалась его и прислонилась спиной к теплой скале под раскрытым зонтом, который он установил так, что наши головы были в тени.

— Здесь все кажется возможным, — сказала я. Потом плавно повела рукой вокруг. — Неудивительно, что Икар решил, будто он может летать. Я тоже ощущаю это — как будто я могу подпрыгнуть и медленно спуститься, паря в воздухе, вниз, к морю.

Пол повернулся, протянул за моей спиной руку и оперся ею о скалу над моей головой. Глядя сверху вниз и приблизив свое лицо, он ласково сказал:

— Да, все возможно. Может быть, и ты забудешь Алексиса и полюбишь меня так же сильно, как я люблю тебя. — Медленно, осторожно он наклонился и, бережно прижав свои губы к моим, поцеловал меня.

Это был долгий, долгий поцелуй, не страстный и не требовательный, как прежде, но настойчивый и уверенный. У меня подкосились ноги, слабость разлилась по всему телу, будто мои кости начали расплавляться.

Я задрожала, и Пол прервал поцелуй, прошептав рядом с моей щекой:

— Не бойся. Я не буду принуждать тебя, хотя очень хотел бы. Здесь, вблизи неба, вдали от всего мира… — Он поднял голову и посмотрел на меня с таким выражением глаз, которого я раньше не замечала у него. — Каллиста! Знаешь, что это значит? Самая прекрасная! — Он легко прикоснулся к моему виску. — Мне нравятся твои распущенные волосы, спадающие на плечи, как огненный шелк. Можно, я распущу их?

Я быстро сказала, задыхаясь:

— Пожалуйста, Пол, не надо. Мы не должны здесь оставаться. Нас будут ждать. Нам пора идти.

— Пора? — Он отстранил мою руку, которую я прижимала к его мускулистой груди, будто пытаясь оттолкнуть его, и поднес к своим губам. — Я хотел бы, чтобы ты принадлежала мне в безвременном мире, где я мог бы неторопливо заниматься с тобой любовью без всяких часов, расписаний и других людей. — Продолжая держать мои руки в своих, он встал и поднял меня на ноги.

Вернувшись на тропинку, которая вела с утеса, мы продолжили спуск. Дело пошло значительно быстрее, однако в некотором роде тяжелее, так как тропинка шла вниз довольно круто. Пол шел впереди, держа меня за руку и страхуя. Когда мы дошли до поворота, его рука на секунду отпустила меня, и я тут же споткнулась и упала.

В одно мгновение он подхватил меня:

— Ты в порядке?

Я отряхнула пыль со своих джинсов:

— Да. Но ремешок моих сандалий порвался! — Я горестно взглянула на болтающийся кусочек кожи, прежде чем снова всунуть ногу в туфлю. — Не беда. Это пустяки.

Тем не менее это оказалось серьезной проблемой, потому что сандалия все время спадала. Я пыталась идти босиком, но земля была мучительно твердой, и вскоре я поранила обнаженную ступню. Поэтому пыталась оставаться в сандалии во что бы то ни стало, удерживая ее на ноге одной только силой воли.

В конечном счете спуск оказался более долгим, чем подъем.

— О, дорогой, — извинилась я, запыхавшись. — Мне так неловко. Я так нас задержала. Все, наверное, уже устали ждать.

— Никто нас не ждет, — сказал Пол. Голос звучал удивленно.

С того места, куда мы добрались, уже был виден причал. До тех пор он был закрыт от нас выступом скалы.