Пенни Маккаскер - И жили долго и счастливо

Ее голос — и запах — стал ближе, и Чейз открыл глаза. Воображение могло причинить больше вреда, чем реальность. Ему пришлось собрать волю в кулак, чтобы остаться на месте, видя, как она приближается к нему.

— Я убедил себя в том, что в «Тауэр-Си» было все, что мне нужно, — спокойно сказал он. — Ты пришла и объяснила мне, что на свете есть более ценные вещи, которые я просто упускаю. Ты заставила меня увидеть это, несмотря на все мои попытки спрятаться.

Прежде чем она успела что-нибудь ответить, он протянул ей руку.

— Мне нужно это, Джо.

— Хорошо. — Она поставила перед ним чашку: черный горячий кофе, как он любил. Затем она свернулась калачиком в кресле, спрятав от его взгляда самые привлекательные части своего тела.

— С первой минуты твоего пребывания в «Тауэр-Си» я все делал неправильно, а ты давала мне шанс за шансом. В тот последний день… Я был зол, когда ускакал в ту ночь, но очень быстро понял, как глупо себя вел.

Джо утвердительно кивнула, но ее взгляд сказал Чейзу, что ему стоило предложить что-то более конструктивное. Многое зависело от того, что и как он скажет. Для них обоих это было важно.

— После всего, что я тебе наговорил… черт, ты сделала бы правильно, если бы встретила меня с заряженным ружьем. Я многое обдумал той ночью, Джо. Когда я утром въехал во двор, я был уверен, что разобрался во всем: в твоей карьере, моем прошлом. Во всем. Но я просто обманывал себя! — воскликнул он с горечью. — Ты знала меня лучше, чем я сам. Я надеялся, что ты будешь ждать меня, чтобы дать еще один шанс начать вести себя с уважением и доверием, которых ты заслуживаешь. Я убедил себя в том, что изменился, хотя на самом деле все было как раз наоборот. Тебе пришлось уехать, чтобы я понял, что остался таким же упрямым ослом, считающим, что сделаю тебе огромное одолжение, попросив остаться. — Он замолчал на мгновение, посмотрел на ее неподвижное лицо, которое выражало надежду и отчаяние. Его ладони сжались в кулаки от бессилия: она оставалась все так же неприступна.

Все или ничего. Он должен был рискнуть всем или уйти ни с чем. Чейз понял, что ей было неинтересно говорить о том, что было, она хотела знать, что он чувствует, и он обязан сказать ей об этом.

— Я не мог оставаться в доме без тебя, Джо. Это все равно что опустевшая раковина, в которой совсем недавно были жизнь и тепло, которые я убил. Мне казалось, что смерть хватает меня своими холодными пальцами, пытаясь втянуть в эту пустую раковину.

Я не помню, как ходил в мастерскую. Наверное, я ел и спал, но не помню, как я это делал. Единственное, что осталось в моей памяти после этих двух месяцев, — пустые холсты. Я не мог вынести это пустое белое ничто. Я должен был заполнить эту пустоту, и я сделал это. Я писал одну картину за другой, но это не помогало. Покой словно танцевал на кончике кисти, заставляя меня рисовать еще и еще, чтобы поймать его. И наконец в один прекрасный день я понял, что пытаюсь догнать тебя, Джози. Вот о чем была эта картина — вот о чем они все. Ты принесла в мою жизнь смех, радость, свет. И я, как дурак, оттолкнул все это и продолжал отталкивать, пока ты не оставила меня одного. Без тебя все, что у меня осталось, это темнота. Солнце вставало и садилось, но его лучи не касались меня. Я не мог больше так жить, поэтому и связался с Джорджем.

Он поднялся и стал мерить шагами ее маленькую гостиную, пытаясь прогнать отчаяние и пустоту, которые были еще так свежи в его памяти, и нависали над его будущим. Чейз решился взглянуть на Джо. Ему показалось, что морщинки вокруг ее рта смягчились, но она сидела так тихо, что он не мог понять, какие чувства действительно обуревали ею.

— Почему же ты просто не позвонил мне? — Ее ничего не выражающий голос не позволил ему разобраться в том, что с ней происходило.

Чейз остановился и посмотрел в единственное в комнате маленькое окошко.

— Извинения — лишь пустая трата слов. Я понял, что должен сделать кое-что, прежде чем просить тебя снова поверить мне.

Она изучала свои скрещенные пальцы.

— А как же записка, которую я тебе написала?

— Она дала мне надежду, — признался Чейз, — но очень скоро я понял, что должен перестать жить в прошлом. В первую очередь для самого себя. Господи, я даже не могу тебе описать, каким идиотом я себя почувствовал, поняв наконец, что позволил Лорне и ее предательству сопровождать меня всю жизнь… Когда мои картины были снова выставлены…

Он, казалось, готов был взорваться. Джо прекрасно понимала, что он чувствует, и помнила, как впервые увидела свое имя на обложке книги в витрине магазина. Она стояла у прилавка несколько часов подряд, пока кто-то не купил книгу, и последующие недели она была на седьмом небе от счастья. Если она больше ничего не дала ему, этого было уже достаточно много.

— Мои поздравления, Чейз, — сказала она, вставая с кресла, и вышла в маленькую кухню, чтобы приготовить чай. На самом деле она пыталась скрыть от него свои слезы. Во всех его страстных признаниях он ни разу не сказал то, чего она так долго ждала.

Комок в горле растаял, и она заговорила снова, гордая тем, как уверенно звучал ее голос:

— Я уверена, твоя выставка пройдет с успехом. Ты этого заслуживаешь.

— Ты говоришь так, будто не собираешься больше прийти туда.

Джо увидела, что в его глазах светится грусть, и слегка смягчилась:

— Конечно, я буду там. Для этого друзья и существуют. — Она услышала, как жестко прозвучал ее голос, и поняла, что он тоже почувствовал это.

Его лицо покраснело от злости.

— Я делал все это не для того, чтобы обрести друга. — Его голос заставил ее часто заморгать. — Ты спрашивала меня, откуда я знаю, где ты живешь. Джордж сказал мне.

— Я это уже поняла.

Чейз нахмурился.

— Джордж чуть ли не на коленях умолял меня поговорить с тобой, Джо, но я не мог прийти к тебе с пустыми руками. Это не значит, что я был далеко. Я провел не один час там, на тротуаре, местные голуби решили, что я — новый памятник. Я наблюдал за твоим подъездом днем и ночью, ждал, что ты выйдешь, и могу это доказать.

Он пересек комнату, закрыв собой выход из кухни.

— Спроси меня, черт тебя подери! Я знаю, сколько раз ты выходила из квартиры в последние три месяца, куда ты ходила и как долго отсутствовала. Ты представить себе не можешь, как больно мне было видеть, что ты заперла себя здесь, как в тюрьме, и понимать, что я в этом виноват.

— Это не тюрьма, Чейз. У меня был отпуск целых четыре месяца, как ты знаешь. Поэтому мне пришлось многое наверстывать.

— Чушь собачья, Джо. Даже не пытайся оправдываться передо мной. За десять лет добровольного заточения на ранчо я использовал все аргументы, которые описаны в книгах, и сам изобретал немало. Ты приехала и заставила меня увидеть, что я делаю. Теперь я возвращаю долг.