Лина Серебрякова - Три года ты мне снилась

— А Шуку счастья, как у его отца! — задорно ответила она.

— Умница, — всмотрелся в нее режиссер, и так внимательно, что Анастасия увидела в его глазах знакомое, глубоко спрятанное раздумье-примеривание актрисы к очередной роли в его фильме.

Киска тоже легонько вздрогнула от предощущения чего-то дальнего, ослепительного.

— Замечательно! — захлопала в ладони Анастасия. — Прекрасная пара, правда, Павлуша? — и тихо добавила: — Если Костя решится, возникнет новая династия в кинематографе. Я так рада за них за всех. Ах, жизнь!

Павел усмехнулся.

— Не спеши. Это нелегкий хлеб. Да и рано думать об этом.

— Чем раньше, тем лучше.

— Не уверен.

Подойдя к Ирине, он поздравил ее, расцеловал от души и тихонько шепнул на ушко:

— А ты боялась, помнишь? Жизнь полна даров для тех, кто не теряет присутствия духа, работает и верит. Настя тоже так считает и... впрочем, она-то уже давно сказала тебе все свои пожелания.

— Да, Пашенька. Живем дальше. Спасибо тебе.

Ирина ласково улыбнулась. Ей вспомнился один давний разговор перед пышным юбилеем Павла и все то невероятное, ужасное и чудесное, что произошло с ней потом.

— Вы правы, дорогие. Работа, присутствие духа — все верно, — обняла она своих друзей. — Но давайте оставим место и для любви, и для удачи, и для простого везения. Клим, ты присоединяешься?

— С полной охотой.

Зажили молодые своей жизнью в квартире Клима, в полной уверенности, что никто и нигде не был еще так счастлив, как они.

— Ах, Шук!..

— О-о, Киска! Любовь моя...

Они забывали обо всем на свете. Но не природа-мать...

Антошка родился в начале следующего сентября.

Это был здоровый мальчуган в четыре килограмма весом. Наступили нелегкие денечки. Киске пришлось взять академический отпуск, но Шук уже писал диплом, тянувший, по общему преподавательскому мнению, на целую диссертацию, и уже работал на фирме, которая производила продукты питания для космических рейсов. Он был очень увлечен! Впереди маячили научные исследования для подводников, для альпинистов. Ему хотелось поехать в Тибет, на Гималаи, проплыть в подводной лодке под ледяным панцырем Северного полюса. Сколько интересного в жизни!

А сын, его сын! И жена, Киска! Шуку казалось, что мир напоен счастьем.

Так же рвался вперед и кинорежиссер Константин Земсков.

Зато у Ирины появилось море новых забот. Рождение внука счастливо совпало с перерывом между съемками, и она помогала дочери чем могла: варила им обеды трижды в неделю. Борщи, гуляши, котлеты, кисели, компоты. Конечно, не забывалась и селедочка, чтобы молодой маме хотелось пить и молочко бежало неоскудевающим родничком, и фрукты-овощи, чтобы в питании ребенка присутствовали все витамины и микроэлементы, как говаривал молодой отец.

Здесь-то, на этой новой для нее кухне, и случилось то, чего она меньше всего могла ожидать.

Как обычно, Ирина сварила полный обед и присела на табурет, поджидая, когда проснутся мать и сын. Эти милые хлопоты не утомляли ее, в дни, когда она здесь бывала, сюда заходил с работы Клим. Они обедали и вместе уезжали к себе домой.

Вот заплакал малыш, и через несколько минут Киска в халатике, с ребенком на руках, слегка заспанная, но свежая и румяная, появилась на кухне. Сладок сон, когда дети маленькие!

— О, как вкусно пахнет! Мамуля, можно я сначала киселя попью, а салат потом? — Она потянулась к стакану с клюквенным киселем и с наслаждение выпила его.

— Замечательно! Мамуля! Давай поболтаем, а то у меня разговорный голод. Уже хочется в институт. Правда, правда.

Она повернулась, держа на руках маленького сыночка. На стене за ее спиной висели две тарелочки.

— А знаешь, эта женщина в соседней квартире...

Ирина замерла. Она не слышала, что говорила дочь, вновь переживая далекий-далекий солнечный день и то, что тогда произошло.

Не эту ли картинку увидела она тогда, в ту чуть не ставшую гибельной минуту своей жизни? Неужели? Все это она уже видела однажды, тогда, в отчаянное мгновение.

— Жить, жить, — прошептала она.

— Что, мамуля, что так смотришь? — насторожилась дочка, покачивая ребенка. — Что-нибудь не так?

— Любуюсь тобой, — ответила Ирина, задохнувшись от волнения. — Все так, Катюшка моя милая. Спасибо тебе.

— Мне? — Присев на табурет, молодая мать расстегнула халатик и приложила сына к груди.

...Клим и Ирина давно рассказали друг другу все о своей жизни. Но до откровений о Виталии или о Любаше не доходило, эти случайности каждый считал давно исчерпанными внутри себя. Главное, что они вместе, а досадные ошибки прошлого можно было навсегда вычеркнуть из памяти. Их по-прежнему поражало то, как странно и сложно шли они навстречу друг другу, но погружаться в мистические подробности казалось излишним.

И напрасно. Потому что невысказанные сильные чувства или былой душевный надлом требуют выхода.

В тот день к вечеру к ним приехал Костя Земсков. Развалившись на широкой тахте, Костя внимательно слушал предысторию их знакомства.

— Скажи, Клим, откуда у тебя это свойство предугадывать угрозу? Это касается только твоей жизни, или тебе удается отвести беду и от других людей?

Клим задумался.

— Мой прадед, говорят, был северным знахарем и умел многое, о чем я и понятия не имею. Однако кое-что, видимо, передалось.

Костя пришел в возбуждение.

— Так-так-так! Значит, все идет из глубины веков и передается по роду. — Он потер руки. — Для исторического фильма серии на три-четыре материала хватит. О, там можно многое показать, и все наше, русское. Хроники поднять, летописи, предания. И вывести на современность. Да, именно! ...А скажи, когда это случилось в последний раз? Ведь оно же работает, это свойство!

Клима не слишком привлекали эти расспросы, а режиссерская кухня так просто раздражала, но он понял, что для Ирины это находка, что она будет играть в этом фильме, и потому нехотя продолжил:

— В последний раз меня за это чуть не убили. В поезде, уже в пределах Подмосковья. Я помню разлив реки и старую колокольню на берегу. Как обычно, послышался знакомый звук, вроде пересыпающихся железных опилок, и я ощутил впереди, прямо на рельсах, нечто родное, близкое. Кто это был, не ведаю, но действовать следовало незамедлительно!

— Как? — напрягся Костя, словно это он сам был сейчас и в поезде, и на рельсах.

Клим усмехнулся.

— Остановить поезд, который шел в это время по арочному длинному мосту. Это было, конечно, безумие — тормозить состав в таком месте, но меня словно силой вынесло из купе в коридор к стоп-крану. Все решили, что это припадок помешательства. Пассажиры сбили меня с ног, и я, придавленный к полу их телами, успел крикнуть, послать наудачу, в никуда зов о помощи. Локомотив-то ведь тоже ревел так, словно предупреждал кого-то.