Энн Вэйл - Серебряный дельфин

— Но неужели ты не мог догадаться, что я люблю тебя? — запротестовала она.

— Боюсь, мне казалось, что ты понятия не имеешь, что такое настоящая любовь. Ты была способна на нежную дружбу — да, но не на любовь во взрослом смысле этого слова. Когда вечером в день нашей свадьбы мы вернулись на «Дельфин», ты выглядела такой нервной и напряженной, что я сделал вывод, будто ты вышла за меня замуж только потому, что просто боялась оставаться совсем одна в мире.

— О, Найл… и все это время я просто умирала от любви к тебе, и мне так хотелось, чтобы ты настоящему любил меня, — застенчиво прошептала она.

— Можешь быть уверена, об этом нельзя было догадаться. Ты шарахалась в сторону, даже если я только смотрел на тебя.

Рэчел подняла голову, глядя застенчиво ему в лицо.

— Неужели тебе опять надо улетать в этот Нью-Йорк? У тебя там очень важные дела?

Найл рассмеялся:

— Ничто не может быть важнее нашего медового месяца. Если у Тибоя все готово, мы отплывем завтра утром. Некоторое время мне хочется побыть с тобой наедине.

Взявшись за руки, они пошли по дороге. Когда Найл закрыл за ними жалобно заскрипевшие железные ворота, Рэчел решила подождать с рассказом о встрече со своей матерью. Она быстро подумала о Брендоне Харте, которому многим была обязана, но которого, вероятно, никогда больше не назовет своим другом. Еще быстрее мелькнула у нее мысль о Надин — прекрасной, коварной Надин, которой не надо больше опасаться…

Дома, в Мунгейтсе, они разошлись по своим спальням. Найл нежно и с красноречивым лукавством взглянул на жену, прежде чем за ним захлопнулась дверь.

Рэчел опустилась на огромную розовую кровать. Лежа на спине и глядя в потолок, она пыталась привести хотя бы в относительную гармонию свои чувства. Слишком многое произошло всего лишь со вчерашнего дня. В минуты величайшего напряжения и отчаяния ее вздымало на гребень волны и резко бросало вниз с заоблачной высоты — так, что захватывало дух и все внутри нее замирало, кроме этой противной, изматывающей, щемяще-ноющей и никогда не отпускающей душевной боли. Теперь же наступило некое созерцательное оцепенение. Но что-то все же продолжало сжимать все у нее внутри, мешая наконец-то расслабиться и ощутить состояние полного, по-настоящему безмятежного покоя и счастья.

Скорей бы пришел Найл, думала она. Он любит меня, любит… Господи, как странно — еще вчера я лежала на этой же кровати и изнывала от безнадежности и отчаяния, и нечего было ждать от завтра, кроме еще большей тоски и боли, сжимающих сердце. Неужели это все та же комната, те же стены, потолок, балкон? Солнце уже садится… Но чего же я жду? Он же сейчас придет…

Было все еще жарко, но Рэчел вместе с жарой испытывала и какой-то странный озноб, время от времени пробегавший по всему телу, какое-то щекочущее внутреннее подрагивание.

Когда она в плотно облегающем фигуру шелковом халате вернулась из ванной комнаты, Найл уже сидел у нее в спальне, потягивая сухой холодный мартини. Его оранжевый махровый халат гармонировал с красноватыми лучами вечернего солнца. Он нежно обнял ее одной рукой за плечо, усадил рядом с собой на кровать, на мгновение ободряюще прижал боком к себе и зарылся лицом в ее золотистые волосы, водопадом струящиеся по спине. Словно гребнем поддев их снизу пальцами, он приоткрыл шею, ласково и легко прикоснулся к ней губами и замер, ощутив запах духов и тонкий свежий аромат ее кожи. Потом, отстранившись и выпрямившись, он отпил из бокала, который все еще держал в другой руке, и поднес его к ее губам. Отпив вина, Рэчел перехватила бокал и поставила его на прикроватную тумбочку.

— Отважная моя маленькая девочка. — Он слегка коснулся губами ее щеки.

— Я не маленькая, Найл. И так давно ждала тебя! — Она обхватила голову Найла, безоглядно, доверчиво прижалась к нему и поцеловала коротко подстриженную макушку.

— Ты не боишься? — Он, едва дотрагиваясь, провел кончиком языка по кромке ее губ, немного отстранился, посмотрел в ее трепетные, влажные, светящиеся нежной теплотой и любовью глаза и ласково, бесконечно бережно поцеловал шею, уголок ее рта, осторожно перешел на губы.

Она ответила ему со всей прежде сдерживаемой страстью. У нее были мягкие, податливые, но совсем не безвольные губы. Ее вновь охватила уже знакомая щекочущая дрожь.

— Глупый, мне ничего не страшно с тобой. Ведь ты любишь меня. Скажи, любишь? — Опять ее лучистые глаза обеспокоенно вопрошали, горя вечной женской тревогой.

— Разве ты этого не чувствуешь? — Он посмотрел на нее с шутливой укоризной, и его голубые глаза на загорелом худощавом мужественном лице стали почти синими. Он опрокинулся на кровать, увлекая ее за собой, обнимая, прижимая к себе и ощущая ее всем телом. — Ты еще много должна узнать, Рэчел. Мы вместе научимся быть любовниками, быть мужем и женой.

— Не отпускай меня никогда, Найл. Ты обещаешь? — Она тихонько тронула его грудь, перебирая кончиками пальцев курчавые, выгоревшие на солнце волоски и как бы в задумчивости наблюдая за своими действиями.

— Я никому не отдам тебя, дорогая. Какой же я болван, что так долго мучил тебя!

Он поцеловал ложбинку за ее ухом, провел губами по ее шее, затем опять скользнул к уху. Втянув мочку в рот, пососал ее и вдруг слегка, нежно прикусил зубами и опять пососал и пощекотал губами. Легким движением руки распахнув ее халат, он обнажил нежные и упругие груди, светлые на золотисто-коричневом фоне. Найл поцеловал маленькую впадину между ключицами, спустился ниже и дотронулся языком и губами до соска, потом до другого. Обвел кончиком языка контуры ареол вокруг напрягшихся сосков.

Рэчел слегка постанывала, вздрагивала, откликаясь на его ласки. Сдернув халат с плеч мужа и обхватив Найла обеими руками, она гладила его спину, прижимала к себе.

Чмокнув Рэчел в кончик носа, он снова жадными губами накрыл ее уста. Его язык проник внутрь, прошелся по внутренней стороне ее губ, коснулся нёба. Затем Найл, захватив ртом ее язык, потянул его в себя, всосал, и они застыли на мгновение в этом захватывающем дух напряжении.

С трудом сдерживая нахлынувшее желание, отстранившись, Найл увидел приоткрытые губы жены и услышал учащенное дыхание. Весь мир заслонила от нее пронзительная голубизна его глаз.

— Рэчел, милая, ты доверяешь мне? Тебе хорошо? — прошептал он хрипло.

В ее глазах блестели слезинки.

— Я… Мне никогда еще не было так… Я… я хочу быть твоей… твоей женой… твоей женщиной. — Она взяла его ладонь и храбро положила на свою грудь, в ее глазах мелькнуло дерзкое, зовущее выражение. И вдруг засмущалась, когда он в деланном удивлении вскинул брови. — Да ну тебя! — кокетливо сказала она. — Ты смеешься надо мной.