Мелани Кертис - Под небом Парижа

Сцена стала приобретать характер открытого и решающего противостояния. Или Кристель сломается под этим натиском и полностью и окончательно подчинится своему повелителю и палачу. Или встанет на защиту своих попранных прав и достоинства, рискуя потерять работу. И Кристель поняла, что у нее есть только один выход. Если она хочет сохранить самоуважение. Если хочет расстаться со своим серым прошлым. Если хочет построить свое новое будущее. Если хочет творить. И плевать на текущие последствия. Это временно, это пройдет.

— Извините, мадам, но в данный момент я составляю письмо для компании «Ллойд», в Лондоне. Ответ на срочный запрос. Очень важное дело, которое намного важнее вашей чашки кофе.

Кристель даже не верила, что смогла это произнести. Но уже не могла остановиться. Она преодолела свой психологический барьер. Переступила через чувство вечного страха перед возможными неприятностями, преодолела чувство покорности и зависимости от других. Такой ее сделали всего две встречи с Ференцем. Такой ее сделало общение с кистями и красками, возможность увидеть, почувствовать свое «я» как бы со стороны, на полотне. Тогда, в мастерской, увидев собственную картину, еще сырую и незаконченную, она уже поняла, что сможет победить саму себя, свое прошлое. Сбросить весь накопившийся балласт, чтобы ее душа, как воздушный шар, могла взмыть вверх, в небеса, вырвавшись из болота страданий и жизненной пустоты. Пришло время покончить с духовным рабством.

После сказанных слов отступать было некуда. Стараясь не обращать внимания на нарастающие нервные спазмы в желудке и слабость в ногах, она демонстративно, не спеша, поправила бумаги на столе и вновь уткнулась взглядом в каретку печатной машинки. Строчки документа расплывались у нее перед глазами, пальцы тряслись, но сердце ликовало.

— Хорошо, я поняла, — зловеще процедила мадам. — Как только закончите работу с документом, подойдите ко мне. Разберемся в уровне вашего профессионализма и вашем отношении к работе и руководству. И целесообразности продолжения вашей работы в нашей компании.

После ее ухода Кристель слегка помассировала пальцами виски, чтобы успокоиться и снять появившуюся от напряжения головную боль. Наверное, она просидела в таком положении минуты три, как вдруг услышала над собой знакомый голос. Она подняла голову. Напротив стола стояла весело улыбающаяся Элен, сексуально озабоченная блондинка, сотрудница другого отдела, сидевшая этажом ниже.

— Ты что, не слышишь? Я чуть горло не надорвала. Слишком много работаешь. У меня для тебя две новости. Во-первых, у Сюзанны сегодня день рождения, и после работы она приглашает кое-кого в кафе, где мы обычно полдничаем. Тебя в том числе. Выпьем по стаканчику вина за ее здоровье. Ты сможешь пойти?

— Еще не знаю. Позвони мне за полчаса до конца работы, если можно. Я уточню. А еще какие новости?

Девица заулыбалась еще шире и лукаво подмигнула. И даже повысила голос, чтобы расширить диапазон слышимости для окружающих.

— Ну, Кристель, ты даешь. Кто бы мог подумать? А на вид такая скромница.

— А в чем дело? — Она подумала, что речь пойдет о ее конфликте с мадам Бижу, что информация об этом обежала уже весь банк. Но ошиблась.

— Я только что из приемной, — возбужденно, взахлеб начала рассказывать Элен. — Тебя там, внизу, разыскивает весьма привлекательный мужчина. Настоящий секс-символ. Высокий, широкоплечий, темноволосый. В черных джинсах и белоснежной шелковой рубашке. Вид как у плейбоя. Явно не банковский работник и не страховой агент. Я даже не подозревала, что у тебя такие мальчики водятся. Познакомишь меня с ним? Не бойся, отбивать не стану. Отдашь его мне потом, когда он тебе надоест. Он назвал твое имя и описал тебя так, что я сразу догадалась, о ком идет речь. Где это ты его подцепила? И почему адрес не дала? Почему он тебя на работе разыскивает?

— Извини, Элен. Ты задаешь слишком много вопросов сразу. Я его еще сама не видела.

— Так ты что, даже не знаешь, о ком идет речь? Кто он и что он?

— Догадываюсь, конечно. Но вначале должна его сама увидеть. Хотя бы, чтобы удостовериться лично.

— Наверное, жутко романтическая история. Расскажешь потом. Это будет гвоздем программы сегодня вечером. Надеюсь, это не слишком секретно. Я могу этим поделиться с коллегами? Теперь я понимаю, чем ты занята по вечерам. Завидую. Ну ладно, я побежала. Разносить информацию дальше. — Она хихикнула и упорхнула, оставив Кристель перед дилеммой.

Предстояло решить — идти на разнос к мадам Барбару? Или плюнуть на нее и отправиться вниз, в приемную, на встречу с Ференцем? В том, что это был именно он, она не сомневалась. Непонятно только, зачем он пришел на фирму? И как ее разыскал?

Они расстались два дня назад, после того вечера в мастерской…

Она помнила, как взяла в руки кисти. Очень красивые и удобные. Из шерсти соболя, разной толщины, с отполированными рукоятками. Интересное ощущение. Как будто встретилась со старыми, давно забытыми друзьями. Затем открыла коробку с красками. Какой знакомый и волнующий запах… Некоторое время она стояла перед холстом неподвижно и задумчиво, вспоминая свою семейную жизнь, свои злоключения и обиды. Представляя себе все это в виде аллегорической цветовой гаммы. А потом руки сами начали двигаться, в такт мыслям и образам, роившимся в мозгу. Она просто выплескивала на полотно, почти не задумываясь, все то, что ее мозг выталкивал на поверхность. Она не знала, сколько прошло времени, работая непрерывно, как будто в забытьи, полностью отключившись от окружающего мира, не ощущая больше ничего — ни усталости, ни голода, ни жажды.

Потом наступило пробуждение. Мозг выполнил все, что от него требовалось. Действуя вместе с сердцем и руками. И теперь предоставил ей возможность посмотреть на то, что из этого получилось.

Она сделала несколько шагов назад и всмотрелась в картину. Да, это производило впечатление. Даже на нее. Сплошной сгусток боли. Языки пламени, на котором семь лет агонизировала ее душа. И робкая надежда. Слабая и неуверенная, как лучик солнца, на мгновение пробившийся сквозь грозовые тучи. Она почувствовала, что находится не одна перед этой картиной, и обернулась.

Ференц стоял сзади, молча глядя на полотно. Что видел он перед собой? Что чувствовал он? Воспринимал ли все так же, как она? Или перед ним был просто портрет женщины с длинными спутанными волосами, босой, в разорванном черном платье, с огромными, наполненными болью глазами, стремящейся вырваться из окружающих ее со всех сторон языков пламени, пытающейся отбросить эти извивающиеся огненные змеи простертыми вперед руками.

— Боже мой, — услышала она сдавленный мужской голос. Голос, в котором были восхищение, гнев и даже зависть. Белая зависть и восхищение одного мастера творением другого мастера. И гнев по отношению к человеку, который посмел причинить эту кричащую, пронзительную боль другому человеку. Ей.