Элли Блейк - Огоньки в ночи

— Сказано же было: не смей меня дразнить!

— А то что? — поинтересовалась Ава, прикусив его нижнюю губу.

Калеб надавил на ее плечи и, преодолев некоторое сопротивление, уложил Аву на подушку.

— Вот и ты наконец, — нежно прошептал он ей на ухо и принялся страстно исследовать ее рот, щекоча нёбо, десны, язык. При этом руки его неустанно скользили по шелковистой коже Авы. Легкие прикосновения перемежались ласками настойчивыми и даже алчными, будоража островки чувственности.

Но и сам Калеб не сумел сохранить хладнокровия, столь присущего ему в любовных играх.

— Ух ты! — воскликнул он, с трудом оторвавшись от ее рта.

— Как в сауне, — согласилась с ним Ава и обвила руками его шею. — Блаженство! — воскликнула она.

— То ли еще будет, ласточка! Это еще только разогрев, — хвастливо заверил ее мужчина.

— Тогда подбрось дровишек, да поскорее, — напутствовала она, расстегнув бюстгальтер.

— Ммм... Какой десерт! — искренне восхитился Калеб, возложив ладони на ее прекрасные груди. — Когда в следующий раз вздумаешь препираться со мной, может быть, стоит сразу отправиться в спальню?

— Ты уверен в том, что будет и следующий раз? — спросила его женщина.

— Ты — лакомка. Одного раза тебе будет мало, — заверил он.

Как уже было однажды, Калеб видел свое отражение в ее синих глазах. Она обнимала его, а он словно утонул в ней, поглощенный некой неуправляемой стихией. Это было не просто соитие, но и что-то еще, что-то неуловимое.

— Ты помнишь, что нас ждут к пятичасовому чаю? — напомнил Калеб, уткнувшись в повлажневшие волосы женщины.

— Разве мы здесь не навсегда? — спросила Ава.

— Я бы вполне мог провести вечность, целуя твою восхитительную грудь. А сама бы ты этого хотела? — серьезным тоном осведомился мужчина, лаская губами ее орошенную солоноватым потом кожу.

— И опять он оказался прав, — резюмировала Ава, игриво помяв его спутанную шевелюру. — Сколько у нас еще времени?

Через четверть часа, которые они потратили на то, чтобы торопливо принять душ и высушить волосы, оба спустились к канареечному автомобилю и развернули его в сторону дома Хэллибертонов.

Ава взяла кожаный пиджак Калеба и свернула его, сделав подушку под голову. Он ехал на минимальной скорости. Она успела вздремнуть, прежде чем Калеб вновь припарковался возле их дома. Или просто притворялась, что дремлет, рассчитывая унять шквал мыслей и водоворот чувств и каким-то образом примирить их с недавними доводами о бесперспективности этого романа, что оказалось делом весьма непростым.

Не следовало заходить так далеко в играх с Калебом, молча корила себя Ава. Ему не привыкать возить женщин к себе домой на спортивной машине. Для нее же это больше, что просто секс. Ну, сколько у них это продлится? Сколько она сама позволит себе оставаться в Мельбурне, прежде чем решит вернуться в Америку? А ведь это неминуемо произойдет.

Калеб открыл дверцу с ее стороны и протянул ей руку. Ава словно нехотя покинула машину. Они перешли дорогу и открыли калитку.

— Если не хочешь заходить, я пойду одна, — предусмотрительно предложила Ава.

— То есть ты меня не задерживаешь? Мне это и так известно, — тихо сказал он и легким шлепком по ягодицам подтолкнул ее вперед.

Ава состроила гримасу, но промолчала. Вероятно, для Калеба игра все еще продолжалась, тогда как у нее не оставалось для этого сил.

Они обошли дом и вступили на задний дворик, который без свадебных шатров стал простым зеленым газоном, со всех сторон окруженным декоративными кустарниками.

— Помнишь, как мы играли здесь в гольф? — спросила Ава.

— Ты имеешь в виду тот единственный раз? Конечно, помню, — кивнул он. — Глупая была затея.

— Я потом еще долго находила мячики в кустах, в саду, в бассейне, — рассмеялась она.

— Какая досада, что, помимо сильного удара, в гольфе нужна еще и меткость. Я прав, доктор? — спросил Калеб.

— Вы совершенно правы, больной, — пошутила Ава. — Кстати, в Штатах у меня была возможность отработать технику удара.

— В бойцовском клубе? — ехидно осведомился он.

— В частном клубе, на самом настоящем поле для гольфа под руководством профессионального инструктора, — похвалилась Ава.

— Значит, тебя интересовали не только кабинетные науки?

— Конечно же, не только они. Я вела нормальную человеческую жизнь. Можно даже сказать, полноценную, — сообщила она.

— И ради этого следовало мчаться на край света? — осведомился Калеб.

— Здесь бы я не смогла добиться того, что дала мне учеба в Гарварде и работа в Штатах.

— Иными словами, здесь остаются слабаки, неудачники и прочие бесперспективные создания, тогда как цвет человечества сконцентрировался на территории Северной Америки? — язвительно спросил он.

— Не передергивай, Калеб. Ты совсем не изменился. Принимаешь в штыки все, что кажется тебе чуждым.

— Ты изменилась, Ава. И притом сильно.

— Звучит как упрек, — заметила она.

— Отчасти да. Ты фантастическая женщина. Я потерял голову, как только увидел тебя в церкви. В тебе столько силы, энергии, азарта. И это помимо красоты. Но кое-что важное куда-то подевалось.

— Тебя расстраивает, что я больше не смотрю на тебя снизу вверх, замирая от восторга, как это бывало прежде. Даже если бы я никуда и не уезжала, это не могло длиться вечно. Рано или поздно я повзрослела бы и мы стали бы равными, — рассудила Ава.

— Равными — это еще куда ни шло, — отозвался Калеб.

— То есть, по-твоему, я стала высокомерной?

— Высокомерной — это мягко сказано. Даже родители побаиваются вступать с тобой в спор. Я всегда считал, что наши отцы чересчур уверены в себе и заносчивы, наши матери кичливы и категоричны. Но ты, ласточка, близка к тому, чтобы всех их заткнуть за пояс.

— Ты умышленно говоришь мне все эти гадости, чтобы не чувствовать себя отвергнутым, — предположила Ава.

— Нет, благодаря тебе я стал больше любить свою мамочку, которая, подобно твоей, убивает время в магазинах, в спа-салонах и на теннисном корте, неумолчно треща и потягивая мартини и «Кровавую Мэри». Причем считает, что познала все в этой жизни.

— Мне безразлично, как ты меня оцениваешь и что именно думаешь о моем образе жизни. Я люблю свою работу и стараюсь всегда поступать по совести.

— Как, должно быть, это греет, — усмехнулся Калеб.

— А что, по-твоему, должно иметь большее значение для человека?

— Это ты у нас доктор наук, вот и ответь, что для человека по-настоящему важно.

— Каждому свое. Я свой выбор сделала! — объявила она.

— Да уж, не надо было получать докторскую степень, чтобы отделаться такой фразой. Каждому свое. Это и без диплома ясно. Кому твоя образованность облегчила жизнь, если ты не в состоянии ответить на самые насущные вопросы?