Дорис Уайли - Хочу вернуть тебя

— Почему ты до сих пор работаешь в магазине, здесь, в Конуэе? — внезапно спросил он.

Фиби вся напряглась и замерла. Для нее это был неожиданный вопрос. Когда они еще были вместе, она страстно желала стать художницей. Но после отъезда Бретта из города она перестала рисовать. И окончательно все надежды на художественное образование умерли вместе с ее отцом. Ей было больно вспоминать об этом.

Она положила руки на колени и начала обдумывать свой ответ.

— Дело в том, что не всегда бывает так, как предполагаешь вначале. Я поступила в колледж, но в середине второго курса умер мой папа. Мама была слишком слаба, чтобы справиться самой в магазине, и я была вынуждена вернуться.

В серых глазах Бретта промелькнула усмешка:

— А почему Энни и Боб не захотели взяться за дело?

— Энни уже была замужем и растила ребенка. Бобу было только семнадцать, и он поступил на службу в военный колледж в Чарлстоне, — рассказывала Фиби. — И мама, и папа мечтали о том, чтобы он стал офицером, и не простили бы себе, если бы его карьера была разрушена. Вот почему выбор пал на меня. И я должна была сохранить семейное дело.

Бретт задумался над тем, что она сказала. Несомненно, ему не нравилось то, что она не получила от жизни всего, чего так страстно хотела, и то, что ее родители недрогнувшей рукой сломали ее будущее из-за своих провинциальных предрассудков.

— Но ты же не этого хотела? — спросил он, слегка раздражаясь ее покорностью и беспрекословным выполнением почти тюремного приговора.

Фиби пожала плечами. Прежде она была умной и рассудительной девушкой. Она критиковала убогость интересов жителей городка и громко заявляла о своей независимости от Конуэя. Но все изменилось с его отъездом: ушла любовь и возвратилась покорность, а также осознание того, что она натворила под влиянием этого пресловутого общественного мнения. Она оказалась не способной не только заступиться за мужчину, которого любила, но и отстоять свою собственную жизнь, свое будущее.

— Мало ли что я хотела! — воскликнула она, всем своим видом послушной девушки подтверждая мысли Бретта. — Я была нужна там, в магазине.

— А Бобби? — не унимался Бретт.

— Не пройдя строгий отбор после окончания учебы, он вернулся домой.

Вскоре разговор коснулся темы, которой она тщательно избегала, — ее успехов в живописи. Как мог он не вспомнить тот восторженный запал, с каким она рассказывала об искусстве, и ее гордость своими работами.

— Ты до сих пор рисуешь? — спросил он, уже заранее зная ответ.

— Нет, — отрезала она.

Фиби сложила свои наброски и картины в темный чулан и не обсуждала этой темы больше ни с кем.

— Ну, почему мы говорим все обо мне и обо мне? Расскажи, как ты стал писателем?

После столь резкой перемены темы возникла напряженная пауза. Фиби даже засомневалась, не слишком ли грубо это прозвучало. Бретт между тем церемонно поднял бутылку вина и, перегнувшись через стол, наполнил ее бокал. Он явно оттягивал начало своей исповеди.

— Особенно рассказывать не о чем. Уехав из города, я отправился на север и работал на нескольких стройках. А что еще мне могли предложить, если у меня не было диплома об окончании школы? — Он усмехнулся, даже сейчас сожалея о своем безрассудном поведении, не позволившем ему закончить школу. — Физически это была очень трудная работа, но моему мозгу было скучно. И я начал читать в перерывах. Я читал так много, что глаза мои болели от явного переутомления. Но вот однажды ночью я взял бумагу и начал писать. Потом исписанные мною листы заполнили всю квартирку, в которой я жил. А я все писал.

— А потом? — поинтересовалась Фиби, когда он замолчал. Ей было до боли знакомо это чувство — такое же наслаждение от работы она испытывала, когда держала в руке кисть. И поэтому она могла оценить его страсть к творчеству.

Бретт смотрел на нее все это время, не понимая, что с ней происходит. Ее глаза широко распахнулись от неподдельного интереса, влажные губы приоткрылись в ожидании продолжения рассказа. Он вспомнил, как был нежен и податлив этот ротик. Вопреки всему, что он знал об этой женщине, он вдруг испытал отчаянное желание поцеловать ее.

— Я не думал, что мои литературные наброски кого-нибудь заинтересуют и когда-нибудь будут опубликованы. Но одна моя знакомая, Нэнси Гринуэй, прочитала их и уговорила меня послать рукопись в ближайшее литературное агентство. Позднее я узнал, что мои опыты опубликованы одной маленькой издательской фирмой.

Это был весьма упрощенный пересказ того, что случилось. После отъезда из Конуэя ему явно недоставало уверенности в себе и любви, доверия к окружающим. Про женщин он не хотел и слушать. Они, казалось ему, были созданы для того, чтобы приносить несчастья. Но в Нью-Йорке он познакомился с Нэнси Гринуэй. Она была воплощением божественного идеала, о котором мечтает каждый мужчина: утонченная, милая, веселая и любящая.

Но Бретт не был готов полюбить кого-нибудь после пережитого разочарования в Фиби. Нэнси же не хотела мириться с этим и отчаянно пыталась завоевать его сердце. Бретт не поощрял энтузиазма, с которым она его добивалась, и вскоре, воспользовавшись выгодным предложением, переехал в Манхэттен. Этот переезд естественным образом прекратил их отношения. И теперь они обменивались двумя письмами в год.

— Ты, наверное, много работаешь? — Фиби явно заинтриговали отношения Бретта с этой женщиной, которая способствовала его карьере. Даже после всего, что между ними произошло, ей было невыносимо думать о том, что руки другой ласкали, а губы целовали единственного ею любимого человека.

— Да, почти всегда, — подтвердил он, испытывая гордость.

Самые трудные времена для него остались в далеком прошлом. Хотя многим писателям приходится бороться за свое существование и тем более за существование своих произведений, этой участи ему посчастливилось избежать. За последние несколько лет изданные книги принесли ему если не известность, то устойчивое материальное положение и возможность финансирования новых книг. — Я пишу много, потому что крупный издатель, заинтересовавшись одной книгой, может помочь в выпуске еще и других. Тьфу! Только бы не сглазить. Я должен писать то, что им может понравиться.

Внезапно он остановился на полуслове, подумав, что говорит слишком много, и заметил взгляд Фиби. Так она еще ни разу на него не смотрела.

— Ты изменился, — произнесла она.

— Ты это говоришь как будто с осуждением! — Бретт сел перед столиком для завтрака, скрестив на груди руки. — Насколько я помню, я был непослушным и беспокойным сорванцом. Сейчас я респектабельный писатель-профессионал, который не будет рисковать ничем, ну разве позволит себе чуть превысить скорость или получить без очереди парковку.