Глория Даймонд - Наваждение

— О, не стоит волноваться, — зловеще ответил Квентин. У него был вид сумасшедшего. — Всего лишь маленькая проблема. Несовместимость резус отрицательного и резус положительного факторов в крови. Но ультрафиолет все исправит.

Эвелин попыталась повернуться, чтобы посмотреть на него, но Квентин с силой прижал ее к стеклу, заставляя смотреть на ребенка.

— Какая несовместимость? — невнятно спросила она, даже не чувствуя боли в плече, которое он с силой сжимал.

— Ничего страшного. Понимаешь, если у матери отрицательный резус, а у ребенка положительный в отца, то могут возникнуть проблемы, как в нашем случае. В целом это неопасно. Через пару дней все будет в норме, даже ультрафиолет больше не понадобится.

Эвелин должна была бы почувствовать облегчение, но этого не произошло. Хватка Квентина не стала слабее. Его голос по-прежнему был полон сарказма.

— Тогда… — она запнулась, — в чем дело? Я хочу сказать, в чем дело с… — У нее не хватило духу закончить фразу.

— Видишь ли, — медленно и с расстановкой, словно что-то обдумывая, произнес Квентин, — есть небольшая проблема с этим положительным резус-фактором. Так же как и у Конни, у Талберта он отрицательный… — Эвелин вскрикнула. В стекле она увидела отражение Квентина и его улыбку, жуткую, зловещую улыбку. — Да-да, — проговорил он. — Нужно какое-то объяснение, не правда ли? Откуда же взялся этот положительный резус?

— Квентин, — начала Эвелин, во рту у нее пересохло, язык не слушался. — Квентин, прошу тебя… — Она закрыла глаза, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Но это было все равно что пытаться собрать брызги водопада. — Квентин, — спросила она, — ты уже говорил с Конни?

— Да, — подчеркнуто любезно ответил он. Но за этой любезностью прятался опасный разгневанный дракон. — Кстати, я задал Конни этот вопрос. И знаешь, что она мне ответила? — Защитная маска упала, обнажив долго сдерживаемую ярость. Резким рывком он развернул Эвелин лицом к себе и прижал ее спиной к стеклу. — Она умоляла поговорить с тобой.

О Господи! Его глаза казались ей бездонными колодцами, в которые она стремительно падала. Лучше умереть на месте, чем смотреть на него еще хотя бы несколько секунд.

— Конни сказала, что ты все знаешь и все мне объяснишь. Так я жду, Эвелин, — сказал он голосом, похожим на звон погребального колокола. — Будь добра, объяснись.

Все присутствующие обернулись к ним. Эвелин безотчетно подумала, что подобные сцены здесь редки.

— Уйдем отсюда, — прошептала она. — На нас смотрят.

— Прекрасно. — Он оторвал ее от стены и потащил по коридору. Никто из них не произнес ни слова, лишь Эвелин беспомощно застонала и пару раз всхлипнула. Квентин сделал вид, что ничего не слышал.

Они в молчании спустились в лифте на первый этаж. Квентин пошел по коридору так быстро, что Эвелин едва успевала за ним. Наконец он остановился на пороге приемной «скорой помощи».

Эвелин инстинктивно рванулась было прочь.

— Здесь?!

— А почему бы и нет? — Он обвел глазами помещение. — В толпе никто не заметит нашей маленькой мелодрамы, тебе не кажется?

Эвелин посмотрела на плачущих детей с травмами, на бледных жен тех, кого привезли с сердечными приступами, и почти мертвенно-белых пациентов на носилках. Да, он по-своему прав. Их место здесь, среди пострадавших.

— Хорошо, — согласилась Эвелин. Она слишком устала, чтобы спорить. Она заметила два свободных стула в углу. — Может, пойдем туда?

Но, когда они сели, она не знала, с чего начать, и молча смотрела на Квентина, пытаясь под маской гнева отыскать черты того человека, которого любила прошлой ночью. Но этого человека больше не было. Из-за эгоистичной лжи Конни он исчез навсегда.

— Квентин, — заговорила она, с трудом сглотнув, — мне так жаль…

— От кого этот ребенок?

Его резкий вопрос предупредил поток ее вымученных извинений.

— Не знаю, — ответила она и заметила, что на его лице написано недоверие. Эвелин торопливо продолжила: — Правда, не знаю. Я никогда его не видела. Конни сказала, что это был короткий роман… Это случилось, когда она убежала из дому. Она не называла его имени. Они расстались раньше, чем Конни узнала о своей беременности. Узнав, что беременна, Конни пришла в ужас. Она работала официанткой, и ей едва хватало денег на себя, что же говорить о ребенке?

Квентин раздраженно взмахнул рукой.

— Эту часть можешь опустить. Я сто раз видел подобные эпизоды в кино.

Эвелин покраснела и стала смотреть на свои руки. Почему от его резких слов ей так больно? Разве она не предполагала, что страдания Конни его не интересуют? Что ж, она больше не станет пытаться вызвать у него сочувствие.

— Как бы там ни было, потом она познакомилась с Талбертом. Конни говорит, что они полюбили друг друга с первого взгляда. Когда она призналась ему, что беременна, Талберт сделал ей предложение. Он хотел ей помочь.

Квентин хрипло и язвительно рассмеялся.

— Хотел помочь? — с непередаваемым сарказмом переспросил он. — Да ладно, Эвелин… Ты же не думаешь, что я в это поверю? Может, мой брат и был наивным, в особенности если дело касалось смазливых блондинок, но он не был дураком, черт побери!

Эвелин промолчала, хотя его тон обжигал ее.

— Ты прав, он не был дураком, Квентин. Он был добрым и щедрым человеком. Он хотел воспитать этого ребенка как собственного. Конни говорит, что он был романтиком, который любил помогать людям…

— Конни говорит? — Он снова рассмеялся, но на этот раз смех больше походил на рычание. — Вот как? Конни говорит… И мы должны поверить Конни? — Он пригладил волосы. — Господи, да послушай сама себя! Неужели ты, Эвелин, веришь во все это дерьмо, которое твоя кузина называет правдой? — Он подался вперед и сверкнул на нее глазами. — Или ты тоже лгунья?

Эвелин встала, поняв, что пора бежать. С ним бесполезно говорить. Ему наплевать на то, как все было на самом деле. Его рассудок находится во власти ненависти и отчаяния, и ему просто нужно на ком-то сорвать злобу. Что ж, может, это его право. Но она не пойдет на это.

— То есть я или доверчивая дура или лгунья? Разница невелика, верно? — Она держалась прямо и смотрела ему в глаза. — А не все ли тебе равно, Квентин? Ты знаешь правду, планы Конни провалились. Насколько я понимаю, ты не хочешь, чтобы мы оставались в твоем доме, и мы уедем, как только сможем.

Но, уже произнося эти слова, Эвелин поняла, как отчаянно надеется, что он станет с ней спорить, его гнев утихнет и он попросит ее остаться.

Глупые надежды!

Квентин без колебаний коротко кивнул.

— Меня не будет дома пару недель. Этого достаточно, чтобы Конни набралась сил. Когда я вернусь, надеюсь, вас уже не будет.

Все было кончено. Эвелин отвернулась, стараясь скрыть горькие слезы, которые застилали ей глаза. Она понимала, что должна идти. Но ей нужно еще кое-что сказать ему, хотя она понимала, что все напрасно.