Барбара Картленд - Охотницы за мужьями

Ему все время было зябко, и он кутался в плотный шерстяной плед.

Рядом с Андриной большую часть сиденья занимала необъятных размеров толстуха-фермерша, чья огромная корзина, прикрытая белой тканью, стоящая в ногах, доставляла всем пассажирам дилижанса неудобство.

Еще по соседству расположилась женщина с крикливым ребенком, который усиленно выражал свое недовольство тем, что его везут куда-то, громкими криками.

Андрина попыталась устроиться поудобнее, хотя ей очень мешал собственный саквояж.

Охранник, сопровождающий дилижанс, требовал, чтобы саквояж поместили наверху среди прочего багажа. Но Андрина нашла в себе смелость категорически отказаться, потому что в саквояже было драгоценное ожерелье, от которого зависела судьба всех трех сестер.

Девушке было известно, что любой пассажир дилижанса не застрахован от несчастных случаев, особенно когда путешествие предстояло долгое.

Карета могла опрокинуться по вине слишком азартного, неопытного или не очень трезвого кучера.

Часто в газетах появлялись сообщения о том, что на дорогу выезжали неуправляемые экипажи, а их возницы, упав с облучка, валялись где-нибудь в канаве пьяные.

Бывало и так, что сами пассажиры давали деньги кучеру, чтобы он обогнал другой дилижанс, для развлечения в дорожной скуке заключая между собой пари, что приводило к печальным результатам.

Поэтому Андрина ни в коем случае не собиралась расставаться со своим саквояжем. Не говоря уж о том, что ограбления на проезжих дорогах тоже были не редкостью.

Однако кучер этого дилижанса — одетый в плащ с капюшоном и застегнутый на все пуговицы от пронизывающего ветра — выглядел вполне благоразумным и надежным, а четыре его лошади дружно несли вперед тяжелую карету, и казалось, что им вполне по душе это занятие.

Ей приходилось часто слышать критические высказывания по поводу жестокого обращения с почтовыми лошадьми и разговоры о том, что бедных животных заставляют тащить неимоверно перегруженные дилижансы.

— Представьте себе, — сказал как-то год тому назад один из отцовских приятелей-охотников, — что если лошадь везет экипаж со скоростью восемь миль в час, то ее жизнь продолжается шесть лет. Если десять миль и больше, то лошадь через три года подыхает.

Полковник Мелдон выразил свое сочувствие.

— Что-то надо предпринять по этому поводу.

— Я уже давно об этом говорю, — откликнулся его приятель. — И в «Таймс», и в «Морнинг Пост» поступают бесчисленные письма, но почтовой службе на это наплевать, потому что пассажиры с каждым годом все больше торопятся и хотят ехать быстрее.

— Я надеюсь только на то, что никуда больше не отправлюсь в почтовом дилижансе, — уверенно заявил отец Андрины.

— А я вообще никогда не садился в дилижанс и благодарю за это Бога. Но с увеличением проклятых налогов, которые выдумывает наше правительство, уже близок тот день, когда и мне придется занять место в дилижансе рядом со всякими оборванцами.

Он рассерженно фыркнул и продолжил:

— Вы только представьте себе, что налог на двухколесный экипаж составляет семь фунтов, а на четырехколесный — двадцать один фунт. А к этому еще надо добавить пять фунтов на одну лошадь и девять фунтов надо платить за трех. Это безрассудство! Позор! Безобразие, вот что это такое! А что делает правительство с этими деньгами? Спросите меня, и я вам отвечу. Оно их транжирит!

— Это истинная правда, — поддержал друга полковник Мелдон, — налоги сживают нас со света.

— Лишают последних средств к существованию, — возмущался папин друг, и Андрина хоть и молчала, но мысленно соглашалась с ним.

С каждой милей пути она все больше убеждалась в правильности слов давнего папиного друга о недостатках почтовой службы.

Как бы ей хотелось путешествовать с комфортом в собственном экипаже, как это делали многие состоятельные жители графства Чешир, отправляющиеся в Лондон.

Конечно, у них было чем платить налоги и держать великолепных лошадей, а Андрине предстояло еще долго мучиться по пути в далекую столицу.

Клерк, сидящий напротив нее, заснул и храпом своим заглушал и скрип колес, и стук копыт. Младенец вопил беспрерывно, а фермерша все ближе придвигалась к Андрине, вытесняя ее с сиденья.

Что еще хуже, она беспрерывно поглощала пищу, которую доставала из своей бездонной корзины. Трудно было вообразить, сколько же она взяла с собой в дорогу съестных припасов.

Зрелище было просто удивительное, когда она засовывала руку в глубину корзины и на свет появлялась очередная куриная ножка или кусок свежего деревенского сыра.

В корзине, оказывается, находился громадный пирог со свининой, толстые куски ветчины, не меньше дюжины крутых яиц и по меньшей мере десятка два сладких пирожков.

И все это она поглощала, ни разу не предложив ни кусочка кому-нибудь из соседей.

Андрина невероятно обрадовалась, когда в полдень они сделали остановку на ленч. Хозяин почтового трактира уже ожидал их, стол был накрыт, но еда на нем выглядела неприглядно, потому что пассажиры почтовых дилижансов считались людьми второго сорта.

Однако для путников все-таки был приготовлен горячий суп, который хотя на вкус был весьма неаппетитным, но все же мог согреть продрогшее тело и утолить голод.

Тонким ломтям жесткого мяса и грубо приготовленному студню с гарниром из водянистых овощей Андрина предпочла к ее удивлению оказавшийся отменным местный сыр.

Но едва они справились с едой, как снова прозвучал рожок, означавший сигнал к отправлению.

Последующие остановки предназначались только для смены лошадей, и пассажирам уже негде было подкрепиться, пока они не достигнут Лестера, где остановятся на ночлег.

Андрина смежила веки, пытаясь задремать, но лошади пустились в галоп, карета раскачивалась из стороны в сторону на дорожных ухабах, и тут же ребенок возобновил свое хныканье, перемежаемое истошными воплями.

Едва они успели отъехать на пару миль, как фермерша вновь откинула покрывало со своей корзинки с провизией, и одуряющий запах лука ударил всем в ноздри.

Для фермерши лук, вероятно, был любимой едой, и она не обращала внимания, как морщатся от отвращения ее соседи.

Андрине не давало заснуть не только неприятное соседство, но и раздумья о проблемах, ожидающих ее по прибытии в Лондон.

Одно дело — делиться с сестрами своими планами и выглядеть перед ними уверенной в себе, и совершенное иное — представляться какому-то неизвестному герцогу и стараться убедить его, что три дочери давно забытого им приятеля и их будущее замужество есть прямая его забота.

«Может быть, мне все-таки стоило взять Черил с собой? — размышляла Андрина. — Ведь как бы стар ни был герцог, но если не совсем ослеп, то был бы наверняка поражен до глубины души красотой Черил».