Джилл Гарриетт - Союз одиноких сердец

— Ну показывай, где твоя комната, — попросила она и пошла вслед за Диком.

Дик нырнул под одеяло и натянул его до самого подбородка.

— Замерз? — спросила Натали, присаживаясь на край кровати.

— Нет. Ты посидишь со мной или тебе надо идти к Рене? — спросил он, надеясь, что у Натали есть несколько минут.

— Конечно, посижу. Рене не такая уж плохая, просто мы очень давно не виделись… Она скучала.

— Я тоже по тебе скучал, — признался Дик и застыдился своего признания. Он даже отцу, которого не видел больше года, этого не сказал.

— Я тоже, — улыбнулась Натали. Он не видел ее лица, но понял, что она улыбается. — Как твои дела?

— Нормально. Только все равно это кончится, — вздохнул Дик. — Мы ведь должны с тобой вернуться в школу…

— Конечно, должны. Тебе надо учиться, мне — работать.

Они помолчали. Зачем это обсуждать, если ничего изменить нельзя? Отец уедет, как только у него закончится отпуск, Дик возвратится в пансион, Натали будет рядом…

— А ты всегда будешь со мной? — не выдержал он своих грустных размышлений.

— Дик, я буду с тобой столько, сколько нужно, — вздохнула Натали. — Но ведь ты когда-нибудь вырастешь. Или твой отец вернется домой и вы будете жить вместе. Тогда я тебе буду не нужна.

— Будешь, будешь, — горячо прошептал он, но очень тихо, так, чтобы она почти не слышала.

— Давай не будем говорить о грустном. — Натали, конечно, услышала его мольбу. — Ты закрывай глаза и засыпай. Я побуду здесь. Если проснешься и захочешь пить, вода на столике. А завтра мы будем кататься на лодке. Ты видел, какая у нас отличная лодка?

Дик кивнул, потому что постепенно засыпал и у него больше не было сил говорить. Отец спит в соседней комнате, Натали сидит рядом, завтра будет новый день…

Натали осторожно поднялась, поправила одеяло и тихонько пошла к дверям. Интересно, как выглядит этот монстр, его отец?

Натали с детства мечтала, чтобы у нее был брат или сестра, но все ее попытки заставить отца это сделать натыкались на непонятную ей стену молчания. Отец виновато улыбался, гладил ее по голове и говорил, что это невозможно. Ей было около четырех лет, когда она наконец нашла решение: если отец не хочет принести в дом маленького ребенка, то она вполне может сделать это сама. Однажды она подошла к отцу и очень серьезно заявила, что готова «отрастить» ребенка сама, только он должен показать ей, как это делается. Отец ошарашенно смотрел на нее, потом засмеялся, прижал к себе и сказал, что для этого ей нужно вырасти. Она серьезно спросила, сколько ей должно исполниться для этого лет. Отец неопределенно покрутил головой и сказал, «ну, лет двадцать». Двадцать — это было ужасно долго. Натали не поверила, но приставать к нему прекратила, потому что поняла, что это бесполезно.

На улице она всегда с интересом смотрела на маленьких детей и пыталась заглянуть в коляски, если они находились где-то поблизости. Ей ужасно хотелось потрогать маленькие ручки, дать соску, покормить ребенка. Но почему-то никто не разрешал этого делать.

В двадцать лет она вспомнила свое заявление о том, что сама может «отрастить» ребенка со смехом, но желание иметь детей — своих или чужих — было всегда самым сильным. Выйти для этого замуж ей не приходило в голову, потому что она считала, что должна очень любить своего избранника, а другого способа пока не изобрели… Может быть, поэтому она так и привязалась к Дику, что он был самой ясной реализацией ее детской мечты. Когда-нибудь у нее будет много детей, своих. Смешных, кричащих, дерущихся, рисующих, носящихся… Но Дик — это первая настоящая любовь.

Натали вздохнула и мотнула головой. Если бы она могла забрать Дика себе… Бред, конечно! Во всяком случае, по отношению к его отцу она была настроена очень воинственно.

Вэл проснулся с необычным чувством умиротворения. Это было новое ощущение. Обычно где-то под селезенкой всегда сидела тоска. Даже в самые удачные дни он чувствовал, что она не дает ему быть абсолютно довольным жизнью. Неужели эта девочка с ее наивной радостью и верой в то, что умирающая осень — это только путь к весне, заставила его поверить в то, что настоящая жизнь еще возможна? А был еще сон… Какой-то чудный сон… Натали? Лейла? Он вспомнил, что они смешались в его видениях… Кого он видел? Или кого хотел видеть?

Вэл потянулся, с животной радостью чувствуя напряжение в мускулах. Его тело вопреки вечной тоске, которая изъедала его душу, было молодым и гибким. И требовало нормальных человеческих радостей. Не монах же он, чтобы заниматься умерщвлением плоти? От этой мысли ему стало немного стыдно: это было предательством… Но через минуту он выкинул все глупости из головы, вскочил с постели и, сделав несколько резких движений, от которых затрещали кости, пошел остужаться в душ.

Душ успокоения не принес. Горячее томление, которое он почувствовал вчера вечером, волнами накатывало на него, пока он тщательно брился, надевал любимые вельветовые джинсы и мягкую рубашку, пока рассматривал себя в зеркало.

Интересно, она уже встала? — подумал Вэл и засмеялся, подмигнув своему отражению. Старый дурак, у тебя виски седые и сын почти взрослый, а ты думаешь, сумеешь ли понравиться девушке, лица которой ты даже не видел. Впрочем, почему же не видел… Он достаточно внимательно рассматривал фотографию, которую профессор смахнул со стола. Хотя в том портрете не было ничего особенного. Хорошенькая молоденькая девушка, только и всего. Тот голос, который заставил его сегодня так напрягаться, принадлежал необычной женщине… Не такой картинно хорошенькой… Это его немного успокоило. Если она ему не понравится при свете дня, можно будет и дальше жить вполне спокойно.

Вэл еще раз взглянул на себя в зеркало и пошел к дверям.

Натали стояла возле зеркала и никак не могла решить, во что сегодня следует одеться. Никакого макияжа — это точно. Она должна выглядеть строго и по-взрослому. Несколько лет назад ей пришлось ради нового имиджа расстаться со своими золотыми кудрями. С самого детства все умилялись, глядя на нее, и называли ангелом. Ну еще бы, весь набор: голубые глаза, золотые кудри, розовые щечки… Ее всерьез воспринимали только те, кто знал, что за кукольной внешностью кроется довольно независимый и строптивый характер. Доказывать всем, что ты совсем не то, что написано у тебя на лице, дело неблагодарное. И Натали попыталась скорректировать матушку-природу. Она состригла почти все: теперь на ее голове торчали вихры, никогда не красилась и старалась одеваться строго и только в неяркие вещи. Хорошо бы еще очки носить, но это было бы слишком. Носить очки с обычными стеклами — это уже отдает комедией.

Юбку и короткий серый пиджак она забраковала сразу. В собственном доме одеваться как офисная дева не годится. К тому же нужно надевать туфли на каблуках… А в джинсах и любимом пуловере она будет выглядеть как девчонка. Может быть, черные широкие брюки и тонкую белую водолазку с твидовым жилетом? Пожалуй, это будет лучший вариант. Строго, изысканно и по-домашнему.