Грейс Грин - Летняя рапсодия [Сборник]

Он залпом проглотил свой скотч и начал катать стакан в ладонях.

— Уж не продала ли ты душу дьяволу, чтобы заполучить этот рай на земле?

Что он себе позволяет, черт возьми?! Будто специально пытается разозлить ее, зная, что у нее вспыльчивый характер. Обычно ей удавалось себя контролировать. Но сейчас она не могла позволить этому человеку говорить ей гадости!

— Сам сказал, что дом теперь мой, и ты не имеешь никакого права меня оскорблять! — Она не обратила внимания на неожиданный укол совести. Но хоть у Люка и больше прав унаследовать имение, чем у нее, она обязана чтить условия завещания. — Я иду наверх переодеться, — резко продолжила она, — и к тому времени, как я вернусь, надеюсь, тебя уже здесь не будет. Если ты не…

Внезапно Люк схватил ее за плечо и резко развернул к себе лицом, так что она даже вскрикнула от неожиданности.

— Кое о чем ты забыла, — с тихой яростью сказал он.

— О чем?

Люк улыбнулся, и Уитни содрогнулась при виде триумфа в его глазах.

— Приписка, — со значением произнес он. — Условия в приписке.

— Я уверена, ко мне это не имеет отношения!

— Очень даже имеет. В ней сказано, что…

— Эдмунд Максвелл оставил копию завещания в библиотеке. — Уитни резко освободила плечо. — Я могу и сама прочитать!

Библиотека была пуста, и она почти бегом устремилась к столу. Схватив завещание, она быстро пролистала его до последней страницы. И ей показалось, что она ступила в зыбучие пески, и они сомкнулись над ее головой. Она ухватилась за стол.

— Как видишь, — раздался голос Люка позади нее, — я буду жить здесь, в поместье Браннигенов, вместе с тобой. И пока я здесь, ты не имеешь права его продавать.

— Здесь сказано, — Уитни тщетно пыталась побороть панику, — что, если ты появишься в день похорон без гроша в кармане и без крыши над головой, я не имею права тебя не впустить… и только при таких обстоятельствах я не могу ничего продать. — Она язвительно взглянула на него. — Тебе сейчас двадцать девять…

— Тридцать. — В его глазах мелькнула насмешка. — Только что исполнилось.

— И ты хочешь, чтобы я поверила, что после тринадцати лет отсутствия ты вернулся домой с пустыми руками…

— Ну почему же с пустыми, — усмехнулся он. — Я вернулся с девятимесячным сыном, которого нужно вырастить. Крессида, царствие ей небесное, должно быть, знала, что однажды я…

— Знала, что ты ничего не добьешься в жизни, Люк Бранниген! — бросила Уитни. — Слава Богу, что твоя бабушка до этого не дожила!

— Ну, в этом я с тобой не согласен, — спокойно сказал он. — Но сейчас мне не до споров. Я в дороге со вчерашнего дня и совершенно вымотался. Если ты покажешь, где бы мы могли устроиться… — Он подошел к дивану, осторожно взял на руки малыша и легко закинул за плечо огромную и битком набитую полотняную сумку. — Я бы не прочь отдохнуть.

Уитни приложила руку ко лбу и почувствовала, что ее пальцы дрожат. Неужели ей от него не отделаться? Неужели она действительно не может продать поместье? Как же ей в таком случае быть? Эдмунд Максвелл сказал, что у Крессиды совсем не осталось денег; у нее самой на счету всего около двух тысяч, это почти что ничего, принимая во внимание, сколько денег понадобится, чтобы восстановить виноградники Изумрудной долины.

— Можешь расположиться в комнатах отца. — В смятении она отбросила волосы назад за спину.

— Я бы не хотел жить в комнатах отца. — Он сжал зубы. — Как насчет той, с видом на бассейн?

— Нет, — сказала Уитни жестко. — Она — моя.

— Тогда я займу соседнюю. — Он вопросительно поднял брови. — Есть возражения?

«Да, — хотелось ей закричать. — Есть, и большие».

Ей вовсе не улыбалось, чтобы он расположился в соседней с ней комнате.

— Пожалуйста. Пока что — пожалуйста.

Ребенок зашевелился, захныкал. Люк рассеянно чмокнул его в макушку, прикрытую смешной голубой панамкой. Глядя на них, Уитни почувствовала, как что‑то сжалось у нее в груди. Люк же повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Она смотрела ему вслед и никак не могла понять, почему это вдруг так расчувствовалась. Может, из‑за контраста — Люк так жесток и неуязвим, а малыш доверчив и беспомощен? Или заботливый отцовский жест так тронул ее сердце? Ей не хотелось верить, что он способен на нежность, — она предпочитала считать его ужасным, высокомерным, несносным…

Только тогда с чистой совестью она использует любую хитрость, чтобы избавиться от неожиданного гостя. Где же мать ребенка? Жива ли она? Женаты ли они? Разведены? А может, они до сих пор в браке, но тогда почему она не здесь, с ним и сыном?

Только один вопрос ей не нужно было себе задавать, потому что она уже знала на него ответ. Люк все еще ее ненавидит… Так же как ненавидел тринадцать лет назад, когда Крессида Бранниген только взяла ее в дом.

Сейчас, с точки зрения взрослого человека, поведение Люка уже не поражало ее. В конце концов, она действительно явилась причиной разногласий между ним и его бабушкой и, более того, виновата в той ссоре, что привела к ультиматуму Крессиды и уходу Люка из родного дома.

И Уитни всегда чувствовала на себе бремя вины, так как Люк исчез и никто больше о нем не слышал.

До сегодняшнего дня.

Узнав о смерти бабушки, он, казалось, был потрясен.

В самом ли деле? Или он просто хороший актер?

Может, слухи о том, что Максвелл пытается его найти, все же достигли его ушей. Но возможно также, что его приезд домой именно в этот день — это не что иное, как совпадение. Всем известно, что правда иной раз более невероятна, чем вымысел. Но так или иначе — это ничего не значит! Главное, что Люк все же появился, как чертик из табакерки, и совершенно некстати. Уитни нахмурилась. Он сказал, что у него нет денег. Если это правда, значит, он с полным правом может здесь поселиться.

Но она не собирается верить ему на слово. Она обязана убедиться, что все условия завещания выполняются. Это ее долг перед Крессидой.

Она попросит Эдмунда Максвелла немедленно этим заняться: навести справки… и вытащить правду на свет Божий.

— Черт, я поражен…

Уитни не слышала, как Люк появился в кухне. При звуке его голоса она вздрогнула, и ей понадобилось несколько мгновений, чтобы собраться и спокойно повернуться к нему.

— Поражен? Чем же?

Он взглянул на ряды чисто вымытых тарелок и несколько дюжин хрустальных бокалов, которые Уитни вымыла и до блеска протерла льняным кухонным полотенцем.

— Твоими попытками произвести впечатление.

Она повернулась к нему боком и взяла стопку тарелок.

— Извини, мне нужно убрать это в шкаф.

Он посторонился и открыл дверцу шкафа.

— Тебе не надо мне ничего доказывать, — сказал он спокойно. — Я прекрасно знаю, что ты собой представляешь. Расслабься, дорогая… Иди, налей себе чего‑нибудь выпить, и пусть экономка сама здесь все закончит.